Игорь Банцер. Скриншот из интервью проекту "Мы вернемся"
Игорь Банцер — гродненский музыкант и бывший политзаключенный. Ему 42 года. Сейчас Игорь живет в Варшаве и хочет повторить карьеру Виктора Цоя — устроится в «кочегарку». О том, почему гродненская тюрьма роднее, как узнать белоруса и что поможет пережить заключение, Игорь Банцер рассказал в видео-проекте Руслана Кулевича «Мы вернемся».
В сентябре 2020 года Игор станцевал без штанов перед милицейской машиной. За это 19 марта 2021 его признали виновным в хулиганстве и присудили ему 1,5 года «химии». До вынесения приговора он находился в СИЗО, где 16 дней держал «сухую» голодовку. С 17 июня 2021 года он отбывал наказание в ИУОТ № 9. 17 декабря он вышел на свободу. В августе 2022 — отсидел еще 45 суток по административной статье.
Я последний рок-н-рольщик на территории Республики Беларусь, а после того, что происходит в России и Украине — может быть и в бывшем «совке».
У меня вся жизнь — как работа. Меня иногда самого пугает — я смотрю на какие-то свои моменты в жизни как на то, что будет потом красиво в сценарии смотреться. Я горю без остатка, уже не первый год.
В том раскладе, который сейчас мы имеем, к сожалению, планировать дальше, чем на какую-то неделю, ну максимум месяц — невозможно.
Сейчас планы такие — потусоваться в Польше, поехать в родную Беларусь, посмотреть, что там, сделать ремонт в квартире, пообщаться с родителями. А дальносрочного планирования уже нет, к сожалению, давно. Думаю, это знакомо всем белорусам нынче, и россиянам в том числе, уже про украинцев и говорить не будем, у них ситуация самая трагичная.
Сейчас, в августе этого года я сидел три раза по 15 суток административного на Володарке. Гродненская тюрьма роднее! Чисто психологический фактор: тут родные улицы за стеной, и там где-то ходят твои близкие, знакомые. На самом деле, когда ты сидишь, одинаково неудобно, неприятно и мало кайфа в том, чтобы там находится. В камере на четыре человека — человек двадцать мы сидели — где-то 16, где-то 26. Такие реалии: посадили страдать, значит, страдаем.
В Гродно очень классно сидеть: когда лето, там почти всегда открыты окна. Есть такие классные камеры, где можно прямо со второго этажа увидеть башню костела, флюгер с анёлком, часы наши исторические. Володарка тоже в центре Минска, но там все так запаковано, что у тебя нет возможности услышать, как идут и смеются люди на улице прямо под окном, как машины подгазовывают, как вечером какие-то движухи происходят в барах в центре города. Гродно — очень классный город, даже тюрьма у нас классная.
Очень круто видеть, как развивается Польша, как из постсоветской, посткоммунистической страны страны превращается в реально европейскую страну. Я думаю, в Беларусь тоже когда-нибудь будет так. Но для того, чтобы в Беларуси было как в Польше, надо в Беларуси движуху наводить, а не убегать.
Я не политик. Я за музыкальные, лайфстайловые темы, которые продвигают нас как общество вперед, позволяют раздвигать границы толерантности, показать какие-то части спектра политического, которые может быть для обычного обывателя скрыты.
«Если я не могу танцевать — это не моя революция», — это Эмма Гольдман. Мы делали свои андеграундные, низовые движухи под таким лозунгом, встречались, обсуждали текущую ситуацию, повестку в стране в 2020-м году, в августе.
Мы сейчас не кричим про революцию в плане, что сейчас пойдем кого-то резать, убивать. Я говорю про мирную, ненасильственную революцию, изменения в ментальности, в сознании людей путем того, что ты показываешь — мы хотим двигаться вперед, не в средневековье возвращаться, а развиваться как цивилизация.
Меня восхищают люди, которые 150 лет назад думали о том, как наше общество будет выглядеть через 50, 100, 150 лет. Я таких людей уважаю, такие люди есть и в нашей Беларуси, сегодняшней. После 2020-го года таких поменьше стало. Хочу верить, что все во внутренней эмиграции, с дулей в кармане, пробуют как-то выживать. Советский союз тоже существовал не один год. (…) Но если твои родители были из Советского союза и ты их уважаешь — значит все-таки возможно было сохранить ясность, трезвость ума, даже понимая, что мы живем в неправильных условиях, двигаться в правильном направлении.
Про войну я узнал очень весело. 24 февраля — это мой день рождения. Просыпаюсь утром, радостно открываю фейсбучек, думаю, сейчас мне прилетит много разных поздравлялок от фанатов, друзей, знакомых со всего мира, открываю, а там… первая реакция — ничего себе, это все происходит в мой день рождения. Сижу оторопевший, думаю — как хорошо, что в 12 часов ночи фэйсбук начал ремайндеры рассылать, и хоть кто-то меня поздравит.
Когда в 21-м году я сидел, вышел из карцера 20 ферваля, только начал отходит от него, меня посадили в самую поганую камеру гродненского централа, в подвале, затекшая, с плесенью, страшная. (…) Сижу, думаю — самый плохой день рождения, какой можно себе представить. Прошел год, и оказалось, что может быть еще хуже.
В принципе сидеть сложно, никому не рекомендую. Никогда не хотел сидеть.
Если человек видит себя частью европейского общества и понимает, что на данном этапе в Беларуси он не сможет себя реализовать, он собирается и уезжает. Это абсолютно уверенное решение. Но у меня есть приятели, которые остались, которые осознанно пошли сидеть. Я сидел, выхожу, мне говорят — Павла Можейку арестовали, известнейшего журналиста. (…) Я не могу его не уважать за его позицию. Он сказал, что если я ничего не нарушаю, являюсь частью белорусского общества, окей, давайте будем играть по вашим правилам, посмотрим, что из этого получится.
А я встречаюсь с такими мнениями — что он был неправ, хи-хи, ха-ха. Эти люди просто не понимают, что сейчас происходит. Мы все часть одного общества. Если ты не можешь на данный момент быть в Беларуси — выезжаешь, делаешь что-то хорошее за рубежом. А кто-то идет в тюрьму. Надо заниматься своим, не нарушать закон, и посмотрим, как это будет. Мне кажется, все будет хорошо. Вопрос — когда.
Читайте также: Вместо Парижа поедет на «химию». Гродненский айтишник Глеб Койпиш рассказал, чему научился в тюрьме и зачем там нужен конференц-зал
Нужно понимать контекст. В 3 часа ночи, на парковке, где бегает пьяная, разгоряченная молодежь (…) очевидно было — откуда здесь взяться трезвому человеку?
Я абсолютно согласен с сотрудником милиции, который подумал, что я был бухой. Если бы он расценил это как акт современного искусства, нужно было бы признать, что он не на своем месте, возможно, ему надо в критики.
Я уже перед ним извинился неоднократно. (…) Писал в Следственный комитет, что готов извиниться, готов выступить во всех государственных СМИ на тему того, что сотрудников милиции обижать нельзя, как себя я вел — так себя вести нельзя, это поведение циничное, аморальное, я это признаю. Но мне не дали слова.
Новый год я встретил в психушке. Съездил в Новинки, оказалось, что я не псих — 10 страниц экспертного заключения. Я ждал, что меня выпустят, писал письма адвокату. Но оказалось, что я настолько опасен, мой танец — я не знаю, что это была за террористическая атака на эту систему, до сих пор не понимаю. Меня не выпускали.
Единственный легальный метод, который я видел, показать, что я не согласен с тем, что со мной происходит — это голодовка.
Это было очень радикально, я представлял себе, что это [голодовка] закончится для меня очень плохо. Я главному психологу тюрьмы, и начальнику попросил передать — происходит что-то неправильное, что вы меня держите тут за этот несчастный танец банальный, который в лучшем случае тянет на административное правонарушение, на штраф, 15 суток. Но не на то, что меня там держали месяцами и все-таки дали потом полтора года. Проблемы со здоровьем [после голодовки] есть до сих пор.
Читайте также: «Юридический казус». Игорь Банцер заплатит за коммуналку витебской «химии», хотя не жил там
Сейчас в Беларуси плюрализм как таковой отсутствует, если мы говорим про политический спектр. Я со своими левыми взглядами туда вообще не вписываюсь. Все эти разговоры очень удручают — с сотрудниками милиции, ГУБОПиК — когда мне прямым текстом говорят, что ты не подходишь, в нашей реальности ты лишний элемент. Это очень тяжело — ехать в Беларусь с осознанием того, что ты там никому не нужен, кроме самых близких людей.
Когда я приезжаю в Варшаву — два года не был — то здесь больше знакомых, больше друзей, и я себя здесь чувствую более комфортно, к сожалению. Это приходиться признавать.
Эта печать безысходности на мне, может быть, лежит. Но в Беларуси сейчас это нормально! Эта печать, туга вселенская, — мне кажется, сейчас это у каждого гражданина Беларуси, можно узнать друг друга.
Я 20 лет в низовом активизме — музыкальном, лайвстайловом. (…) Это имеет свои плюсы: когда ты всю жизнь катаешься по концертам, спишь на полу, то когда тебя садят в камеру, где нет места, тебе все равно, где ты — на полу, на наре. И на столе, и на лавочке, и на тумбочке уже поспал, везде.
Меня всегда держали в одиночке, типа я псих, думали. Даже когда я вернулся из Минска с экспертизой.
С уголовниками же разговор простой. Когда сидел в августе, там были разные персонажи. Но там все понимают, что мы являемся в системе теми, кого система гнобит, поэтому никаких серьезных проблем не было. Кто-то интересовался «за татуировки», но я всегда говорил, что у меня они чисто по лайфстайлу, по рок-н-ролу, и тема на этом закрывалась. Больше вопросов было со стороны сотрудников, системы. Кто-то не вникал и говорили — эй, ты синий, ты уголовник.
Кто-то хочет думать, что татуированные люди — синие уголовники, но еще лет 10−15, и мы поменяем это. Это интересная нива, на которой я работаю — доносить до людей, что татуировка — это современное искусство, а не просто какое-то клеймо, что ты посидел на зоне. (…) Даже у сотрудников милиции замечаю татуировки, и это меня несказанно радует — видно, что им хочется какой-то нормальной жизни, смотреть на какие-то более продвинутые темы, а не просто глотать эту пропаганду и быть винтиком системы, который бездумно исполняет приказы.
Общество разнородно, есть и левые, и правые, и крайние левые, и крайние правые. Но либо мы все-таки как-то договариваемся и находим этот консенсус общенациональный, общественный договор, либо будут какие-то непонятные события.
Я предлагал [организовать выступление как музыкант], но в гродненской тюрьме нет помещения, нет возможности. А перформансы были, разные.
В тюрьме, в одиночке — чем заняться? Осуществлял межкамерную связь, по трубе общался, когда снимаешь сифон и общаешься. Тогда я начал изображать «Радио Банцер» — выходил с какими-то новостями, какие-то истории рассказывал, развлекал тем самым других «постояльцев».
Поддержка извне ограниченная, когда ты в тюрьме. Мне повезло, что на начальном этапе письма проходили, очень большим объемом. На день рожденья, который я отмечал в 21-м году в тюрьме, мне пришло больше 100 открыток и писем.
Очень круто, что была эта поддержка, это приятно по-человечески, значит, я не зря все эти годы занимался активизмом, значит, для кого-то мое творчество важно. Мне в первую очередь важна позитивная энергия, сам факт понимания того, что где-то есть человек, который о тебе хорошо думает.
Я верю в коллективный разум, что когда большое количество людей посылает позитивную энергию в космос — это не уходит в пустоту. Когда сидишь в карцере, в одиночке, и тебе тяжело, какие-то моменты слабости… когда чуть ли не слезы на глазах и ты думаешь — а зачем это все. И потом вдруг солнце появляется, и ты чувствуешь такую мощную струю энергии, что по-другому расценивать эту силу коллективного разума, энергию людей, которые тебя поддерживают, невозможно. Я на себе это прочувствовал, и тоже практикую — думаю про людей в тюрьме, посылаю им свою энергию, лучи света.
Мой опыт — ты должен изыскивать у себя какие-то внутренние ресурсы. Если ты личность более многогранная, не узколобая (…) — у тебя получится. Если ты не совсем готов к таким испытаниям, тогда следует признать, что для тебя это все, быть может, закончится какими-то неприятными моментами. Я тоже такое встречал — и эмоциональные срывы, и себя вели очень некорректно.
Лично мне помогло, что у меня всегда какие-то концепции, думал о прошлом, о будущем, о друзьях, о том, что сделано, не сделано, были планы на творчество, карьеру. Если б этого не было, думаю, я бы загнулся, свихнулся.
Читайте также: «Нам не патрэбныя фанаты, нам патрэбныя аднадумцы». Гродзенскі панк-гурт «Mister X» выпусціў у Нямеччыне «The best» на вініле
Надо развиваться, это помогает в любой ситуации — в тюрьме ли, на воле ли. Если ты целостная личность, это видно, это классно, и помогает обществу двигаться вперед.
Я верю, что мы все же движемся вперед, а не к атомной войне, и никто меня не переубедит. Несмотря на то, что здесь происходит, я остаюсь ультраоптимистом.
Читайте также: «Жартаваць трэба». Беларускія стэндап-комікі пра гумар у час вайны і рэпрэсій
Считается, что сложно выбрать подарок именно мужчине - мужу, сыну, отцу, партнеру или другу. Ситуация…
Белорус Алекс Вознесенский посетил Новогрудок как турист. Мужчину поразило, что город с богатой историей находится…
Ресторан-кафе «Неманская витина» в виде ладьи – часть концепции новой гродненской набережной, которую обсуждали в…
Алексей Коженов уехал из Минска в 1998-м году. Он получил работу в Google, стал дьяконом…
Сленг постоянно меняется - в последнее время под влиянием TikTok. Понять его сразу и весь…
Каждый месяц 22 тонны кофейных зерен выезжают из Гродно, чтобы попасть на заправки по всей…