“Шутить нужно”. Беларусские стендап-комики о юморе во время войны и репрессий

Тысячи людей, сидящих в беларусских тюрьмах по политическим причинам, и миллионы украинских беженцев — это не то, над чем шутят комики. Однако даже в непростые времена юмор помогает пережить трагедии и потери. О том, каково это — шутить во время войны и репрессий, как воспринимают это зрители и пользуется ли популярностью комедия на беларусском, мы расспросили двух стендап-комиков, выступающих сейчас в Европе. А еще поговорили с антропологом о юморе, который является защитной реакцией и помогает находить единомышленников.

Михаил Ильин — беларусский комик и журналист, выступал на минской стендап-сцене. В 2021 году вынужденно эмигрировал в Польшу.

Максим Коновал — стендап-комик, сценарист. Начинал свою карьеру в Беларуси, в 2012 году переехал в Киев, в 2022 из-за войны — в Польшу. Участвует как в украинских, так и беларусских стендап-проектах.

Оба комика сейчас выступают в составе объединения комиков Pan Stand Up. Проводят, в том числе, благотворительные концерты, собранные средства с которых направляются в украинские фонды, а также в поддержку семей политзаключенных Беларуси.

Юмор во время войны — каково это, шутить на тяжелые темы?

МК: О войне шутить трудно — каждый день погибают люди. На фоне трагедии юмор кажется неуместным, поэтому шутки в основном получаются на околовоенные темы — про Арестовича, например. Про то, что многие игнорируют воздушную тревогу и не спускаются в укрытия, потому что этот звук стал уже частью жизни.

Шутить про все это нужно. Потому что если мы не будем шутить, то это будем значить, что обстоятельства нас победили. А это не так.

МИ: В первые дни войны, даже находясь в безопасности за границей, чувствовалось, как морально давило все случившееся. Поэтому спустя где-то неделю после начала войны мы решились на первый благотворительный концерт.

Тяжело было переступить через себя, но мы понимали, что и нам, комикам, и зрителям этот концерт нужен. Чтобы отвлечься, чтобы юмор стал своего рода терапией и помог справиться с коллективной тревогой.

«Откровенные письма» читают в баре. Психологи и комики из Гродно организовали шоу с советами и шутками

А шутки про режим и беларусские события? Нет опасения, что на родных, оставшихся там, будут оказывать давление?

МК: В Беларуси у меня остались связи, там живут близкие мне люди, там остаются родители и родственники. Наши взгляды на все последние события, к счастью, совпадают. Однако они предпочитают оставаться в Беларуси, поскольку там их родной дом. Но они никогда не предостерегали меня относительно каких-то высказываний. Я буду продолжать делать то, что делаю, и высказываться так, как посчитаю нужным. Остается только надеяться на то, что моя позиция не отразится на них.

МИ: За себя я не боюсь. Мне сейчас, находясь не в Беларуси, уже не страшно шутить на такие темы. В Беларуси у меня остались родственники. Надеюсь, никого из них не будут «кошмарить» из-за моих шуток.

Может быть у комика в современных условиях какая-та особая роль и миссия?

МК: Не хочется придавать какого-то огромного значения тому, что мы делаем, ведь есть люди, которые занимаются более важными вещами и их труд гораздо ценнее. При этом я надеюсь, что наши шутки и мысли, которые мы транслируем в своих выступлениях, смогут на что-то повлиять, поддержат кого-то, или кого-то на что-то вдохновят.

Юмор может быть формой групповой терапии. Я сужу по Украине, когда в первые недели вся комедия была на паузе, и это понятно, но уже в апреле, а то и раньше, мои коллеги начали проводить стендап в бомбоубежищах, разговорные встречи со зрителем и так далее. И в афишах таких вечеров, и в самих таких выступлениях они транслировали, что это поможет и артистам, и зрителям отвлечься от постоянного скроллинга новостей, выплеснуть накопившуюся усталость и другие тяжелые эмоции и хоть немного расслабиться. Хотя бы на те полтора часа, которые проводят вместе комик и зритель.

МИ: Мы часто говорим с другими комиками о том, что в свете всех трагических событий выходить с шутками на сцену может быть неуместно. Но нам нравится этим заниматься, мы этим живем и не готовы от этого отказываться.

Можно посмотреть на комедию во время войны и репрессий как на способ развеяться. Не будем мы выступать — и у тех, кто мог бы пойти на наши концерты, будет меньше возможностей отвлечься от тревоги и переживаний. Можно, конечно, сходить на музыкальный концерт любимой группы, но не все могут себе это позволить, а билет на стендап-вечер стоит ощутимо дешевле, чем на концерт условных Guns N' Roses.

СПРАВКА: Стендап в бомбоубежище — проект нескольких украинских комиков: Феликса Редьки, Ильи Галущенко, Константина Яценко. Практически с первых дней войны они выступают в бомбоубежище города Сумы. Эти выступления комики снимают и выкладывают на Youtube. Ролики набирают сотни тысяч просмотров и множество положительных комментариев.

Сложно ли было начать выступать на беларусском? Стендап на каком языке пользуется большей популярностью?

МК: Честно — было сложновато. Я девять лет жил в Украине и почти не говорил по-беларусски. Приходилось «подгружать» в памяти беларусский язык и увеличить потребление беларусского контента — слушать подкасты, читать беларусских авторов. Понемногу получалось. Делал ошибки, но это было неизбежно.

Беларусские концерты мы проводим регулярно, поэтому с каждым разом будет все проще. Сейчас в целом растет спрос на разнообразный беларусский контент.

2020 год стал своего рода рубежом, пройдя который мы много чего поняли, в том числе, что мы — не Россия. Начался подъем национального самосознания в стране. Нам стало важно изучать свой язык, культуру, историю. Что касается реакции аудитории на такие концерты — бронь билетов на них проходила через директ нашего профиля в Instagram. Видно было, что именно на комедию на беларусском языке приходит много новых зрителей.

МИ: Выступать на беларусском языке для меня привычно, потому что я — журналист беларусского медиа. Специальной подготовки для этого мне не понадобилось.

Относительно того, на каком языке комедия пользуется большей популярностью — раньше стендап-сцена в Варшаве была не так так развита. Сейчас сюда перебралось очень много комиков. Есть и запрос на стендап на беларусском, русском языке и украинском языках.

Могу сказать, что билеты на беларусскозяычные концерты быстро раскупаются — солд-аут за сутки. На таких концертах можно позволить себе поэкспериментировать, шутить на темы, которые будут понятны только беларусам. Из последнего — о позиции Валерия Цепкало, например. На таких концертах, учитывая уровень миграции и количество беларусов, находящихся в Варшаве, складывается ощущение, что из страны ты не уезжал. Выступаешь как в Минске, только с меньшими для себя рисками. Тут нет такого, что нельзя шутить на какие-то темы потому что в зале сегодня кто-то из силовых структур или местной власти.

Что вы думаете о комиках и других публичных личностях, которые приняли решение не высказывать свою позицию после начала российского вторжения в Украину?

МК: У публичной личности есть инструмент — аудитория. Сначала я очень злился на тех, кто промолчал, наблюдая весь тот кошмар, который происходит в Украине. Сейчас эмоции немного утихли, но я все равно не могу понять, что движет теми, кто пошел на сделку с собственной совестью.

При всех своих эмоциях я никому из них ничего не писал. Хотя в моем окружении есть люди, которые обращались к тем, кто молчал, возмущались, взывали к совести. Не могу сказать, что им удалось кого-то переубедить.

МИ: Не хочется никого поливать грязью и переходить на личности. Я никогда не был большим поклонником того же Нурлана Сабурова. Его творчество никогда не было мне близким, поэтому для меня ничего не изменилось и не случилось разочарования. Интересно было наблюдать за отменами его концертов в США и как он некоторыми действиями закапывал себя все больше. Некоторые его шутки в итоге оказались вообще за гранью морали.

Ясно, что многие из комиков в российском стендапе сейчас связаны контрактами и огромными деньгами. Это их выбор. Я это понимаю, но не принимаю. Для меня странно, когда некоторые из них заявляют, что не высказываются, потому что у них семья и дети. Тот же Сабуров, очевидно, уже долларовый миллионер и может себе позволить жить в любой стране и продолжать гастролировать. Но он сделал свой выбор и ему с этим жить.

В какой стране вы видите себя в дальнейшем? Думаете о возвращении - в Беларусь, или Украину?

МК: Мы еще обсуждаем этот вопрос в семье. Если мы говорим о новой, свободной Беларуси, то, возможно, мы вернемся жить туда. Однако мы прожили девять лет в Киеве, полюбили этот город, обзавелись там знакомыми и друзьями.

МИ: Планов пустить корни в Польше у меня нет, поэтому живу в режиме ожидания. При этом я понимаю, что он может затянуться. Польша в целом очень комфортная страна для релокейта, для беларусов. Мы шутим, что Варшава — это тот же Минск, только без Лукашенко. Мечтаю когда-нибудь вернуться в Беларусь, но исхожу из пессимистичных прогнозов.

Я скучаю по Минску и родному Бресту, но понимаю, что Беларусь сейчас находится не только в границах Республики Беларусь.

«Во времена Большого террора люди активно распространяли политические анекдоты» — антрополог про юмор

О юморе и смехе мы также расспросили антрополога Александру Архипову.

Может ли юмор в непростое время быть защитной реакцией для человека?

Во времена «Большого террора» в 1934—1937 годах люди массово распространяли анекдоты, хотя за это полагалось прямое и серьезное наказание по статье. В таком случае срабатывает сразу несколько функций юмора. Первая — поиск союзника. Человек высмеивает какие-то сакральные вещи, сильно рискует, но при этом ищет «своего». Если люди вокруг смеются, значит они придерживаются такой же точки зрения.

Вторая функция — оружие слабых. Когда человек не может протестовать напрямую, когда это влечет за собой серьезные риски, он начинает протестовать не протестуя, высмеивать вождей. Распространение информации, отличной от официальной, становится формой протеста, и юмор принимает в этом участие.

Кроме того, юмор является способом укрепления групповой идентичности. Если мы все смеемся над анекдотом или над какой-то шуткой, то у нас есть нечто общее, и это общее можно положить в основу групповой идентичности.

С точки зрения эволюции, что такое смех?

Улыбка существует, например, у шимпанзе. Только в случае с животным выразительная улыбка скорее говорит об агрессии. У человека смех трансформировался в непроизвольное выражение удовольствия. Близкий аналог этому — щекотка. Нас щекочут — мы смеемся, это непроизвольная реакция и некоторый способ сбросить напряжение.

Есть теория Фрейда, которую, с некоторыми оговорками, принимает много людей. Она заключается в том, что у человека в голове очень много цензоров, которые говорят ему чего нельзя делать, например, шутить о сексе. Но когда человек делает «скользкую» шутку и его собеседники смеются, он обходить своего цензора. Смех таким образом является выражением удовольствия.

Другая теория заключается в том, что мы смеемся, когда сталкиваемся с двумя явлениями, которые не могут быть соединены в одном пространстве. Недавний анекдот как пример: Путин говорит Симоньян: «Мне нужно, чтобы вы написали статью». Она спрашивает: «На каком языке?». Путин отвечает: «Иврите». Симоньян говорит: «Так это понятно, а на каком языке»? Юмор заключается в том, что название языка, слово «иврите» звучит как фраза «и врите». В шутке пересекаются два фрейма, которые в привычных условиях столкнуться не могут, наш мозг этому очень удивляется и проявляет это смехом как реакцией удовольствия.