Немцы, занимая во время Первой мировой войны западные территории Российской империи, начинали массово издавать открытки и брошюры с видами захваченных ими городов. Альбом «Зарисовки из Литвы, Беларуси и Курляндии» вышел в Берлине в издательстве Георга Штильке в 1916 году. В нем содержится 60 литографий художника Германа Штрука. Среди них девять посвящены Гродно.
Текст к иллюстрациям писал известный немецкий писатель, поэт и драматург Герберг Ойленберг (Herbert Eulenberg). Получились художественные зарисовки, которые скорее отражают настроение автора, чем говорят что-то про город. С другой стороны, в тексте хватает исторических деталей, например про королей, что останавливались в Гродно, а значит автор поинтересовался историей и особенностями места, про которое писал.
Авторы канала Hrodna 11:27 полистали альбом «Skizzen aus Litauen, Weissrussland und Kurland» и сделали перевод текстов. Приводим его вместе с картинками.
Деревянная синагога в Гродно
Не выглядит ли она, как китайский чайный домик, это деревянная постройка с тремя уровнями изогнутых крыш, как три шляпы, поставленные друг на друга? Это старая синагога на возвышенности за Гродно, подобных которой здесь можно встретить немало, и они похожи одна на одну — будто братья Иосифа. Среди низких, грязных домов, что там стоят и каждый день опьянены одним из самых красивых видов на город, да напоминают нищих у Porta Angelica в Риме, она серьезно и достойно возвышается, как старый раввин, над окружающим миром. Вся в своей необычности и деревянном величии.
Вид на Гродно со взорванным мостом
Это вид на Гродно, который открывается с той деревянной синагоги, которую нарисовал художник. Глубоко под нами вьется Неман, Мозель Польши [Мозель — река во Франции, Люксембурге и Германии, левый приток Рейна], между холмов. Деревянный мост, что там виден, называют «немецким» — он был построен нашими саперами всего за несколько дней и теперь служит пешеходам и транспорту, соединяя Гродно с его сельскими пригородами. Рядом торчат огромные остатки железного моста, взорванного русскими, словно расколотый колосс царских времен, что возвышается к небу. На другом берегу отчетливо видится сам Гродно со многими церквями и башнями.
Что писал Август Сильный из своего замка на горе, Петру Великому, которому этот город, предложенный как место для встречи, казался недостаточно достойным?
«Приезжайте спокойно, мой дорогой кузен. Гродно — это город, который, как польская женщина, может смело показаться среди всех других дам!»
Вход в парк в Гродно
Входите! Здесь также живут боги. Не голые классические олимпийцы, а напудренные и украшенные лентами. Август Сильный, барочный Юпитер, часто проходил через эти ворота, с величественным взглядом приветствуя сфинксов перед собой. «Bon jour, mesdames! Можете ли вы мне сказать, откуда я могу получить новые налоги? Из Саксонии или Польши? Такие, что дадут мне как можно больше развлечений и как можно меньше хлопот моим подданным». Говорят, когда-то в Польше говорили: «Во время короля Саса ешь, пей и ослабляй пояс». И когда через века кто-то из моих соотечественников с Эльбы будет проезжать через эти места, пусть с улыбкой подумает: «Вот оно как. Все красивое, что здесь есть, построил наш король».
Монастырь в Гродно
Один из бесчисленных женских монастырей России. Скрылся он тихо среди деревьев. Взволнованные молодые сестры молились там. Их бледные щеки пылали от любви к нашему Спасителю, а тонкие губы беспрестанно шептали: «Господи, Господи, помилуй! Господи, смилуйся над нами!» А старые ревностные монахини, подобные мрачной сестре Толстого, к которой он обратился перед смертью, жили там и держали строгий порядок над душами, которые им были вверены. Сейчас, когда мир стал большим госпиталем, здесь лежат больные и умирающие, чей взор останавливается на забытых чужих иконах святых в нишах и над дверями. Как на звездах, к которым они приближаются со своей смертью.
Барочный костел в Гродно
Ночная пора на Парадной площади в Гродно. Российский собор спит, как сурок или объевшийся поп. Во сне его синие купола сталкиваются и звучат: «Тилинь! Тилинь! Тилинь!» Размытый российский облик. Но перед светлым католическим барочным костелом, чьи башни взбираются в черное небо, все оживает. Два отца-иезуита в старинном убранстве своего ордена XVII века проскакивают из портала. Они перекрестились перед дверью. «Скажите Папе: скорее звезды с неба упадут, чем поляк отречется от своей веры!» — шепчет один. «Рим слышит вас, своих самых преданных сыновей!» — еще тише отвечает другой.
Вид на Гродно
Сколько в Гродно церквей? Что говорит путеводитель о Гродно? Поиск на странице: Гродненская губерния, город Гродно. Там написано: 6 греко-католических церквей [автор явно имел в виде православные — Hrodna.life] и 2 православных монастыря, 5 римско-католических костелов и 2 монастыря, одна лютеранская кирха, 2 синагоги, 28 молитвенных домов, всего 46 мест молитвы для города с населением около 55 000 человек.
Рисунок Германа Штрука, где художник стоит у реки Неман и смотрит на город над верхушками деревьев, в первую очередь показывает русский Софийский собор. С его голубыми куполами-луковицами, которые фантастически светятся, как кобальт, особенно в сумерках зимой, когда сани звенят по снегу, он выходит на площадь Гродно к польскому приходскому костелу. Несмотря на свою новизну, он грубо стоит, как настоящий русский, на фоне старого барочного фарного костела, построенного в 1610 году, который теперь, когда русские колокола замолчали, снова возвышается на троне со своими башнями без колоколов над некогда гордым польским городом. Гродно был местом захоронения независимости Ягеллонской империи. Здесь произошел второй раздел Польши; именно здесь отрекся от престола последний король Станислав Понятовский. С тех пор река Неман, которая когда-то текла зеленой, как листья березы в мае, как говорят поляки, оделась в серо-коричневый траурный плащ, и ее волны плачут, протекая мимо старого Гродненского замка.
Лавка в Гродно
Как такие люди вообще живут? Никогда не увидишь, чтобы они что-то продавали. Они даже не делают ни малейшего жеста, будто у них нет ни желания, ни вдохновения что-то делать. Они стоят понурые и усталые за прилавком своего магазина, мелкие торговцы, как эта женщина из Гродно. Она торгует смазкой, жирами и гуталином. А до войны она «затаривалась» черным мылом, когда килограмм еще стоил 40 копеек вместо четырех рублей, как сейчас, если его вообще можно еще где-то достать. Когда дела шли хорошо — в старые времена у этих людей все всегда было лучше — она как-то попыталась открыть бизнес по продаже конфет. Для маленьких детей, которых она любила видеть в своем магазине. Но ей приходилось слишком часто мыть руки. Это было неудобно для нее. Поэтому она бросила это дело. У нее был один случай в ее бизнесе: однажды к ней зашел русский офицер, какой-то беспокойный, как будто ее магазин был на Соборной улице или улице Графа Муравьева, и попросил у нее одеколон. Он был совершенно пьян, как вы можете себе представить. Но он попросил у нее его. Это было и остается для нее событием.
Она знает, что ее бизнес не самый чистый, и ей иногда стыдно за это, если она видит свежевымытых людей. Но что она может сделать! Она не может торговать брюссельским кружевом. Поэтому она продолжает стоять среди грязного и жирного безобразия своей магазина, где гири прилипают к весам каждый раз, когда она что-то взвешивает. Иногда она достает кусок тряпки с одного из сундуков и вытирает им пальцы. К сожалению, ей также нравится использовать эту же тряпку для носа. В рембрандтовской светотени своей будки, которая с первого взгляда восхищает даже любителя живописи, она задерживается с утра до вечера. Затем, когда все вокруг нее становится черным, как гуталин, она заползает в какой-нибудь угол, чтобы отдохнуть. Это ваш мир! Это есть мир!
У францисканского монастыря
Чего ты ждешь, отец, на жестком камне перед францисканским монастырем? Любви, которая оттуда появится, и милосердия? Нежной, мягкой руки, которая протянется к тебе с тарелкой, полной картофеля или объедков, как те, что дают собаке? Или медной копейки или легкой пятипфенниговой монеты, как те, что передаются из рук в руки здесь? Подожди! Может быть, тот, в честь кого этот монастырь носит свое имя, выйдет к тебе: Святой Франциск Ассизский, который называл животных своими братьями, а цветы — сестрами, который проповедовал мир и царство любви на земле. Он падет ниц перед тобой, поднимет тебя, и благословит тебя горстью пыли, которая превращается в золото между его пальцами. И его благословенные уста встретят тебя: «Нищий! Король!»
Но ты не веришь. Ты киваешь головой в отчаянии и продолжаешь ждать. Чего? Ничего.
У Немана в Гродно
Когда впервые посещаешь Гродно, трудно понять польского правителя, который, когда ехал из Варшавы в Вильнюс, задерживался в Гродно на несколько дней, а когда, наконец, был вынужден поехать дальше, всегда говорил, что оставляет здесь кусок своего сердца. Но когда приезжаешь в Гродно второй раз, уже лучше понимаешь его. А если попадешь туда третий раз, то начинаешь говорить и чувствовать себя как-то польский король.
Необычная магия витает над холмами Гродно, которые, как утверждают злые языки, медленно образовывались из городского мусора. Может оно и так! — думаешь, когда проплываешь по Неману мимо гродненских берегов. Но разве не весь мир — это произведение создания и распада, которые сменяют друг друга, как дыхание во рту Всевышнего? И не является ли земля только пылью вечности и осколкам большей звезды?
И наслаждение разрушением, которое нам эта война дала почувствовать как никогда ранее, охватывает нас перед видом возвышенного города, который, будучи удивительным сочетанием убогости и красоты, проплывает мимо нас. Как и мы мимо него!
Кто такой художник Герман Штрук
Герман Штрук (Hermann Struck, настоящее имя — Хаим Аарон Бен Давид) (6.03.1876 Берлин —
Во время Первой мировой войны он был консультантом по еврейским вопросам при Верховном Восточном командовании (Oberbefehlshaber der gesamten Deutschen Streitkräfte im Osten, Oberbefehlshaber Ost иначе Ober-Ost) немецкой армии на бывших юго-западных землях Российской Империи (Подлясье и Сувальшчина, Беларусь, Литва и Латвия в то время назывались Ober-Ost), которым он посвятил многие рисунки и графики, включая графические альбомы. Как ортодоксальный еврей и убежденный сионист, он был одним из основателей религиозного сионистского движения Мизрахи. В 1924 году эмигрировал в Палестину, где преподавал в школе художественных ремесел «Бекалель» и был соорганизатором Тель-Авивского художественного музея, однако постоянно посещал Германию до тех пор, пока фашисты не захватили власть.
