Сергей Веремеенко случайно нашел свою мебель на сайте конфиската, после чего начал вести список причастных к «отжиму» людей. Он это делает, чтоб наказать их в будущем. Мужчина говорит, что почти 100 лет назад имущество забрали у его деда, а сейчас — у него. Елена Янушковская покинула свой дом в Беларуси и вынужденно выехала за границу с одним чемоданом. Она потеряла связь с приемной дочерью, которая на нее обиделась и стала «ябатькой». Юлия Сливко специально не вступала в права наследства, но имущество посчитали принадлежащим ей. Она вспоминает яблоню и розы, которые посадила ее мать перед смертью — и за которыми Юлия не может ухаживать. Редакция Hrodna.life записала истории белорусов, у которых власть конфисковала дома.
История семьи Веремеенко: имущество распродают до судов
Для семьи Веремеенко — бизнесменов, владельцев магазина «Адметнасць» и политических активистов — все началось с признания экстремистской информацией их личных страниц и страниц их магазина. Потом соцсети магазина признали экстремистским формированием. Затем в провластных каналах сообщили об уголовных делах: сначала — на Сергея Веремеенко, после — на его жену Ольгу. Еще позже возбудили три других уголовных дела на Сергея — за участие в выборах в Координационный совет от списка «Солидарность». Все блоки на выборах в КС признали экстремистскими формированиями. Формально уголовное дело связали с «экстремизмом».
Впоследствии семья увидела на сайте «Белюробеспечение», что ее имущество продается: мебель, стиральная машинка, холодильник, кресла, столики, зеркала. Это значит, что имущество конфисковано. Каким решением — Сергей не знает. К моменту выхода текста холодильник уже продали.
— Хотя не было никаких судов, со мной никаким образом не связывались. Я думаю, это просто, когда они знают мой Facebook, Telegram, Instagram. Они же додумались обозначить их как экстремистские каналы. Значит, могли со мной элементарно связаться, — возмущается Сергей и вспоминает опыт проведения судов по Skype. — Однако они поступают как бандиты.
Позже гродненцы прислали фото дома Веремеенко. Он, сарай и гараж были заколочены досками. «На каждом наклеена бумажка, на которой написано, что некий сотрудник КГБ по фамилии Тверсков описал это имущество, что вход запрещен», — сказал Сергей.
Раньше в доме бесплатно жила семья, которая ухаживала за ним. Веремеенко даже сами оплачивали коммунальные услуги. Сергей написал письмо, не заверенное нотариально, что он позволяет им жить там. При описи семью, по словам Сергея, просто выселили. Связь с ними исчезла.
«У деда забрали дом большевики-коммунисты. А у меня — новые «коммунисты»
Дом, который хотят продать, принадлежал деду Сергея Веремеенко — Степану Прокопчику. Раньше они жили в деревне Бируличи около Скиделя. Деда призвали в армию на Вторую мировую войну. Он вернулся, получил орден Великой Отечественной войны. В 40-е годы его начали звать в колхоз — тогда еще приглашали.
«На что дед отвечал всегда: «Идите вы в сраку со своим колхозом. У меня свой колхоз — у меня восемь детей».
В 50-х, несмотря на то, что он был ветераном, поставили условия: или едешь в Сибирь, или идешь в колхоз. Пришлось делиться домом, тремя гектарами земли и десятью гектарами леса. Их он с сестрой, сироты, выкупили у барина, к которому пошли паробками.
— Дед-предприниматель, можно сказать. Он шил сапоги, доращивал молодых кляч, которых покупал в Скиделе на базаре, и продавал.
— Получается, у вас в крови предпринимательство.
— Ну, получается, что так. Мой сын потом занимался мотоциклами, скутерами, которые покупал дешево, ремонтировал, продавал. Я и говорю: «Колюня, у тебя, как у прадеда, видишь, тот конями занимался, и ты конями, только железными».
Дед Степан продолжал подрабатывать, и купил половину дома: тогда — на окраине деревни Переселка, сейчас — в микрорайон вблизи центра города. Дом перешел по наследству к матери Сергея, после ее смерти — ему. Некоторое время земля, участок в три сотки, была в запустении. Жена Сергей Воля начала ее возделывать.
«При чем настолько результативно, что я раньше никогда не видел, что у нас такое может расти. Мы собирали два урожая картофеля, гору огурцов, помидоры, которые росли как виноградник. Там деревья, которые я помню с детства — яблоки белый налив, сливы, высаживали новые яблоньки», — сказал мужчина. В трудные времена семья жила за счет этого.
«В итоге у деда забрали дом большевики-коммунисты. А у меня — новые „коммунисты“, лукашисты», — считает Сергей.
«Не покупайте чужое, вы покупаете чужое горе»
Сергей не питает иллюзий: у его подруги-активистки арестовали дом в Витебской области. Его продали за 18 000 рублей за несколько часов. Сам же он был морально готов к этому с 2020 года: «То, что принадлежит моей семье, я заберу обратно».
Сергей фиксирует в папке «Украденное имущество» каждого, кто причастен к продаже его имущества, начиная от сотрудника Тверского — даже если это его псевдоним. С некоторыми данными помогли «Киберпартизаны». В папке Сергея уже несколько десятков человек. Он считает, что эти люди будут отвечать персонально: «Я надеюсь, что мы доживаем до тех пор, когда им придется отвечать по закону, если уж мы их будем судить. Если это будет не при моей жизни, у меня есть сын — он-то точно доживет». Сбор продолжается.
— Если человек купил незаконно украденное имущество, значит, он может быть соучастником — если он приобрел сознательно. Если он купил неосознанно, он вернет их собственнику и может подать в суд на человека, который ему это продал, — считает Сергей.
Сергей собирается отправить письмо новым жильцам, в котором пояснит, что они живут в «украденном имуществе». Честные люди аннулируют сделку, считает Сергей. Он уже узнал, кто купил холодильник, и связался с ними. Спросил, зачем они это сделали. Эти люди не ответили. Веремеенко советует ничего не приобретать в магазинах конфиската: «Не покупайте чужое, вы покупаете чужое горе».
Нужно готовить закон о реституции
Гродненец не знает, сколько денег он потеряет вместе с домом: «Я никогда не оценивал свой дом в деньгах. Никогда у нас не было цели его продать — даже когда я выезжал из Беларуси. Я не могу продать. Я ни морально, ни каким-то иным образом не готов. Невозможно оценить — это наследство мое. Власть поставила меня в условия, что вынужден был покинуть страну. И когда я, уезжая, продаю то, что там остается, за что попало… Это то же самое, что мой дед, которому говорят: или Сибирь, или колхоз. Я выбрал эмиграцию».
Сергей предлагает белорусским демократическим силам готовить закон о реституции. Он считает, что земли должны возвращаться к собственникам. При чем, по мнению Сергея, отсчет нужно вести с 1918 года, от БССР. Поэтому он рассчитывает и на дом и землю деда, которые забрали большевики. Можно пользоваться опытом Польши, Литвы, постсоветских стран, которые через это прошли. Если вдруг на месте вашего имущества стоит завод, вам никто его отдавать не будет, вы можете получить компенсацию от государства, объясняет Сергей. Деньги на это он предлагает брать с европейских кредитов. Насколько Сергею известно, процесс создания законопроекта уже идет. Публично о подготовке закона не сообщали.
В европейские суды мужчина не пойдет, «чтобы они не общались с нелегитимной властью».
«Постоянно платить за дом, который мне не принадлежит»
Сейчас семья Веремеенко арендует квартиру в Белостоке. Первое время Сергею было в квартире тяжело — привык к дому. «Хочешь — кричи, хочешь — загорай», — говорит он.
В Белосток Веремеенко ездил с 90-х. Польский язык знает из «Болека и Лелека» [мультфильм, который показывали по польскому телевидению — Hrodna.life]. Поэтому он чувствует себя комфортно в Польше. Но жить ему здесь морально тяжело.
«Нужно постоянно платить за дом, который мне не принадлежит. А купить или построить что-то новое эмигрантам сложно, особенно если тебе за 50. Сложно получить кредит, высокооплачиваемую работу», — говорит мужчина.
Жена Ольга продолжает выращивать картофель и цветы. Только сейчас — на балконе.
«Противно, что по моему дому ходят чужие люди»
У Елены Янушковской из Витебской области, общественного деятеля, члена Белорусской христианской демократии, арестовали дом за неуплаченные штрафы и налоги — за прописанного в квартире арендатора. Друзья предлагали собрать эти 1400 рублей. Елена посоветовалась со знакомыми. Ей сказали, что нет смысла выплачивать: выставляют новые штрафы, в том числе задним числом — например, за то, что трава не покошена или мусор не вывезен.
— Посчитали, что смысла нет: все равно отберут. Тем более, что я им там крови попила, когда блогерством показывала их недостатки и нарушения и заставляла их работать. Поэтому мы не стали выплачивать эту сумму, — рассказала Елена.
30 мая квартиру продали с торгов. Было два участника. Власти оценили дом в 10 000 рублей. Елена нашла дома намного хуже в худших местах в три раза дороже.
— У меня просто украли жилье. Я — человек, уже закаленный в боях. Для меня ни штрафы, ни ИВС не впервой. К этому шло… Но очень противно, что по моему дому ходят чужие люди, — говорит Елена.
«Деньги — это деньги. А это жизнь твоя»
У Елены было два часа в феврале 2021 года, чтобы собраться. Взяла с собой столько, сколько позволяла ручная кладь в самолете. В доме осталось много дорогих Елене вещей — документы, фотографии. Вывезти их не было возможности. Кто едет — вывозят прежде всего свои вещи. К тому же их нужно сначала доставить из деревни около Витебска в Минск, а оттуда — через границу.
В доме осталась жить приемная дочь Елены. При аресте имущества ей сказали уезжать. Сейчас с ней потеряна связь. Перед отъездом она сожгла некоторые вещи.
«Она очень обижена. Она не понимает, что я не могу никакую доверенность ей написать, что она не работает. Уехала в свою социальную квартиру и молчит пока что. Ей промыли мозги — она уже почти ябатька стала», — говорит Елена.
Кроме своей дочери у Елены в свое время было пять приемных. Чтобы всем хватило места, она купила дом в трех км от Витебска за $ 9000. Подключили воду, поставили бойлер — со временем все описали на штрафы. Вместе с домом шел большой участок — 25 соток официально и 29 — вдобавок, ими можно было пользоваться. Рядом — пруд с рыбой, баня, хозпостройки. Когда Елена из-за блогерства попала в «черные списки» и ей не давали работу, с этого огорода и хозяйства кормилась семья.
Елена много боролась, чтобы в ее деревне улучшились условия: появился водопровод, уличное освещение. «За потерянные деньги у меня нет боли. Столько туда вложено — воспоминаний и моей работы. Там кладбище, там мама. Деньги — это деньги. А это жизнь твоя, 16 лет там прожито». Скучает она и по парнику, где она, «томатоголик», выращивала помидоры — около 100 сортов. Один мог весить более 1,5 кг. Все друзья «были в помидорах».
Три года «жили на чемоданах»
Продавать дом Елена не планировала. Сначала не верила, что до конфискации дойдет. А когда стало ясно, что «его отожмут», продать уже не было возможности — доверенности не работали.
Кто купил дом, Елена не знает: «Я уверена, что приобрели люди, которые ручкаются с режимом. Может быть, часть этого. Приехать, и под зад коленом — чтобы они почувствовали то, что чувствовала я. Ну не могут люди так бездумно делать».
«Я знаю, что если я не доживу, то дети мои или внуки приедут туда. Ну не может так тянуться, не может так быть», — говорит Елена. Она надеется, что к тому времени будет разработан закон о реституции. Она считает, что ее задолженность и продажа дома несоразмерны. Активистка обратилась к правозащитникам, которые помогают ей с подачей заявления в европейские структуры. Юрист, который занимался ее делом, скоропостижно скончался. Сейчас Елена ждет другого. Это нужно, чтобы зафиксировать, что права Елены были нарушены.
Елена живет на съемной квартире с дочерью. «Пока что не имею никакого дохода, потому что не могу работать, и пока что вишу на шее у детей. Это очень трудно, и им трудно тоже». В Польше она чувствует себя чужой. Только в 2024 году они разложили вещи — до этого «жили на чемоданах».
«У меня ничего нет. Я — голая-босая»
Активистке стачкома «Гроднопромстрой» Юлии Сливко написали силовики и сказали, что «ее» имущество заберут — часть дома бабушки и мамин дом. Хотя активистка говорит, что оно ей не принадлежит. Она выехала, когда настало время вступать в права наследства, и не оформляла никаких документов. Уже тогда Юлия понимала, что всё могут забрать. Вместо нее в права наследства вступили братья и тети: «Поэтому у меня ничего нет. Я — голая-босая».
Насколько известно Юлии, имущество сейчас в статусе арестованного. Связи с родными она не поддерживает. Она их заблокировала в мессенджерах, чтобы те случайно не связались с ней — ради их же безопасности. Ожидается спецпроизводство (заочный уголовный процесс в отношении тех, кто уехал из Беларуси — Hrodna.life), после которого станет известна судьба имущества. В доме мамы живет брат, у которого это единственное место жительства, поэтому его не могут по белорусскому закону выселить.
От соседей известно, что есть бумаги, в которых перечисляются статьи Уголовного кодекса, но их никто не видел. Поэтому Юлия так и не знает, почему на имущество, которое ей по закону не принадлежит, наложили арест.
Это не первое изъятие имущества у Юлии. Ранее ее с сыном через суд выписали из общежития, которое было в пожизненной аренде и за которое она, как утверждает, платила.
Покупают, потому что дешево, и не задумываются, что будет завтра
— Там прошло мое детство, подростковый возраст. Там у меня рос сын. Это же не просто дома, понимаете? Если ты любишь свою Родину, любишь свой город, свою землю, своих родных — это не только люди, это еще и места. Они же не просто пытаются забрать дома. Дома там почти ничего не стоят. Они пытаются нанести последний моральный удар, чтобы полностью размазать, сломать человека. Да, больно, очень больно. Но эта память остается в голове, в сердце. Я буду бороться за это. Я просто так не отдам свои воспоминания, свои места.
Юлия имеет в виду свою активистскую деятельность: марши, чтобы иностранцы помнили о белорусах, другие направления. Не обо всех из них она может говорить публично. В том числе ради борьбы за наследство она хотела вступить в Координационный совет вместе с командой «Европейский выбор». Одно из направлений их работы — создание документа о реституции. Над ним будут работать дальше — на основе опыта Литвы, Эстонии. «Мы подготовим документы для того, чтобы мы возвращались в свои дома, а не просто свой город», — сказала женщина. Она пыталась подать жалобу в европейские структуры, но не получилось. Поэтому сконцентрировались на законе.
— Другие люди, которые будут покупать чужое имущество, отобранное незаконным путем, криминальным способом — потому что это просто захват имущества. Это рэкет 90-х чистой воды. Эти люди должны помнить, что свое счастье не построишь на чужом несчастье. Что они просто пойдут в никуда. И хорошо, если это закончится тем, что они просто будут выселены из этих домов и не получат никаких уголовных дел.
Юлия думает, что люди покупают имущество, потому что это попросту дешево, и не задумываются, что будет завтра. Или вообще не в курсе, что происходит в стране. Объяснять им, что они приобрели, активистка не планирует — считает, что это не ее ответственность.
«Могут забрать имущество и гражданство, но не память»
Бабушкин дом в Мостах построен на земле, принадлежавшей Юлиному прадеду. Семья возводила его, имея четырех дочерей. Мать Юлии на дом в Мостовском районе работала «всю жизнь». Юлия его «всю жизнь» ремонтировала — снаружи и внутри. Туда провели воду, канализацию, сменили окна с деревянных на пластиковые. Огороды приводили в порядок — сейчас они зарастают. Посадили деревья. Только материалов рабочих там осталось на $ 2000.
«Это все — это не просто деньги, это часть твоей души и сердца. Это не оценивается деньгами. Мама перед смертью посадила там яблони — я ни одного яблока еще с той яблони не съела. Там растут мамины розы, которые она посадила перед тем, как узнала, что болеет онкологией. Она говорила: „Когда я уйду — розы будут вам напоминать о том, что я вместе с вами“. Сегодня я даже не могу ухаживать за этими розами, чтобы продолжить память», — рассказала Юлия.
Любимое место, где спокойно и уютно, — это могила третьего брата, куда Юлия приезжала. Ей казалось, что он выслушивает и помогает. И этого сейчас у нее нет. Она не сохранила фото дома, чтобы не ранить себя еще больше.
Юлия обжилась в Варшаве, имеет свои радости и счастье. У нее есть друзья, знакомые, дело — маникюрный салон. «Мой дом в Гродно. Я — там, где мой сын. Нам здесь нравится, но это не наш дом», — сказала она. Через полгода эмиграции перевезла кота Василия. Сына он сразу принял, Юлию — через неделю. Сейчас Василий спит с сыном, смотрит с ним телевизор или лежит на педикюрном кресле Юлии.
Юлия ждет суда. Она говорит, что у нее могут забрать имущество и гражданство, но не память, принадлежность к чему-то и любовь к Гродно и Беларуси.
