«Возможно, это эгоистично в отношении моих близких». Айтишник из Гродно остался в Беларуси, чтобы поехать на «химию»

Решение быть в Беларуси осужденный на два года «химии» Глеб Койпиш принимал вместе с семьей. «Мы буквально за пять минут разложили, что будет, если мы уедем и что будет, если мы останемся. И мы очень легко решили остаться», — рассказал Глеб. Редакция Hrodna.life начинает цикл публикаций о людях, которые сознательно решили жить в Беларуси, имея возможность уехать.

Гродненец Глеб Койпиш был директором студии «Иквадарт». 9 декабря 2021 года политзаключенному вынесли приговор — два года ограничения свободы с направлением в исправительное учреждение открытого типа (ИУОТ). Его судили по ч. 1 ст. 342 УК «Организация и подготовка действий, грубо нарушающих общественный порядок, либо активное участие в них» за участие в акции протеста 11 августа 2020 года. Клиент из Франции предложил ему уехать из Беларуси. Глеб же принял решение остаться.

Белорусы уезжали из страны, будучи под подпиской о невыезде и даже сбегая из «химии». Например, избитый ОМОНом таксист Алексей Лапа и его друг перед приговором перебежали белорусско-литовскую границу и попросили политического убежища в Литве. Так же убегали из Беларуси и две сестры — осужденные на «химию» Надежда Степанцова и Жанна Захаркевич. Согласно статистике инициативы Dissidentby, в вынужденной эмиграции сейчас 84 человека. Правозащитники отмечают, что это известные им люди, на которых возбудили уголовное дело. Есть множество людей, о которых нет никаких данных.

На данный момент Глеб отбывает наказание в ИУОТ в Мозыре. В учреждении можно пользоваться мобильным телефоном. Встреча с корреспондентом Hrodna.life прошла в формате видеоконференции. Глеб выйдет на свободу в августе 2023 года.

Четыре собаки и варенье из шишек

— У меня сейчас очень насыщенная жизнь с бытовой точки зрения. День начинается обычно где-то в 5.40. Я начинаю делать поесть. Чтобы приготовить свежий завтрак и обед, нужно раньше проснуться. Я здесь полюбил готовить — наверное, на это появилось время. Когда я еще не работал, я готовил раз пять в день. Теперь — два-три в день.

В 6.05 у нас построение. Оно длится примерно 5−10 минут. В 7 с чем-то мне нужно идти на работу. Я пытаюсь ходить пешком. Первые пять дней так и было. Потом я перестал успевать и начал ездить на автобусе. Но нужно это перестроить и возвращаться к пешему ходу.

Работа у меня отличная. Она философско-дзено-вдохновляющая. Я — дворник. Убираю маленькие улицы предприятия и пролесок, который здесь тоже есть. Последнюю неделю я стригу кусты. У меня здесь есть четыре собаки, с которыми не бывает скучно. В свободное время я собираю шишки, из которых потом варю варенье. После пятого часа я возвращаюсь домой. Там снова бытовые дела занимают много времени. Я стараюсь находить время, чтобы поиграть в шахматы, заняться спортом. Сейчас пишу статью. Мало читаю — особенно по сравнению с тюрьмой. В тюрьме на чтение выделялось часов шесть в день. Тут за 2,5 месяца прочитал полторы книжки. Не знаю, почему, высокий ритм жизни — не успеваю. Это, на самом деле, проблемы в приоритезации дел.

«У меня побеждает совесть, которая борется на стороне общества»

 — [Выбор между решением остаться и уехать] это было соревнование между моими собственными интересами и общественными. И наверное, то чувство, когда что-то плохо — не хочется уходить, а хочется решить это «плохо», сделать его хорошим. И только тогда куда-нибудь уехать. Хотя уезжать совершенно не хочется.

Всегда у человека идет борьба между личностью и обществом. Саммерсет Моэм в книге «Бремя страстей человеческих», — я читал в СИЗО, — говорил, что общество борется с личностью при помощи трех инструментов: закон, общественное мнение и совесть человека. Если первые два инструмента человек еще может обмануть, то обойти совесть очень сложно. Это враг, который борется на стороне общества внутри человека. Наверное, в этой борьбе пока у меня побеждает совесть, которая борется на стороне общества.

Это всегда такой своеобразный баланс между тобой, маленькой группировкой самых близких тебе людей и большой общиной — профессиональной, географической. И ты балансируешь между интересами этих трех существ. Наверное, если бы я выбирал комфорт, я бы уже уехал. Но бы я уехал тогда давно — в 2020-м, может быть, раньше.

Возможно, я себя более комфортно именно так чувствую. Возможно, то, что я делаю — это тоже очень эгоистично. Возможно, это эгоистично в отношении моей семьи, моих близких. Ведь теперь дети без папы, моим близким друзьям приходится помогать мне и моей семье.

Первое — ощущение ответственности за судьбу моей Родины. Почему я должен уезжать со своей Родины? Второе — это такие вещи, которые можно назвать «рациональными». Мы уедем в безопасную страну, но останутся те же самые суды, знакомые, тот самый город. Не останется твоей работы. Все изменится. Я не боюсь что-то менять. Но я понимаю, что есть определенные вещи, которые я люблю.

Есть люди, которые вместе со мной не уедут. Они останутся здесь. Есть родители. Я не готов не встречаться с родителями. Тем более, что они уже в таком возрасте, который скоро будет пожилым. Возможно, им понадобится помощь. Я уверен, что мои дети должны встречаться со своими бабушками и дедушками. И избавиться этого будет сложно.

«В целом ситуация не находится под контролем»

Чувствую ли я себя в безопасности — это сложный вопрос. На данный момент — да. Но я понимаю, что в целом ситуация не находится под контролем. Такие вещи происходят, которые несколько лет назад сложно было представить.

Рисков много. Я, моя семья уже много потеряли. Можем потерять еще больше. Может ли это [ограничение свободы Глеба — Hrodna.life] как-то отразиться на моих родных — я пока для этого повода не вижу. Хотя понимаю, что теоретически это может быть.

«То, что мы строили по кирпичикам, дотла уничтожено»

Знакомые и очень приятные и по-человечески, и профессионально люди уехали из Беларуси. То, что мы строили по протяжении пяти лет по отдельным кирпичикам, просто дотла уничтожено. То, что было на момент 2020 года, не будет восстановлено в Беларуси в ближайшие лет 10.

Когда это закончится, мы оглянемся — и увидим вокруг себя пустоту профессиональную, экономическую, политическую. Не будет многих людей, которых мы хотели бы рядом с собой увидеть. Сейчас близкие мне люди уехали в Польшу. Потом они собираются дальше. Если ты чувствуешь, что долго не увидишься в оффлайне с людьми, с которыми ты не так давно пил кофе и поднимал бокал, — это такое себе.

Наверное, эти события я бы по-другому чувствовал года два назад. Но сейчас чувства притупились. В определенный момент мы поставили себе такую сильную толстую завесу, чтобы защитить свое психическое состояние. Наверное, когда все это закончится, мы оглянемся, и только тогда почувствуем, что на самом деле произошло.

[Участвовал ли в спорах о решении уехать или остаться?] Точно никого не надо осуждать. Во-первых, нельзя осуждать человека в принципе, если он ничего не делает во благо условного общества. Помогать или не помогать — это его выбор. Во-вторых, человек может быть гораздо более полезным, находясь за границей. Я чувствую себя более полезным именно здесь.

Что будет дальше?

Я не знаю. Наверное, я для себя сделал такой небольшой перерыв, когда я готовлю еду, варю варенье, стригу кусты и оглядываюсь вокруг. И не задумываюсь о том, что будет через 15 месяцев. Я думаю, что ответ на этот вопрос у меня появится через несколько месяцев.

Мы же когда-то должны остановиться. Поэтому мне сейчас кайфово, когда я остановился — по крайней мере, замедлился. Оглядываюсь вокруг — что было, что может быть. И жду то интересное, что наполнит мое будущее. Как-то слишком по-философски, — смеется Глеб.

Я воспринимаю это как приключение, а каждую сложность — как вызов. На данный момент мне достаточно комфортно.

Когда видишь какую-то угрозу, ты можешь «скукожиться» и спрятаться от нее. А можешь сделать шаг вперед и сказать: ну давай, попробуем. Я пытаюсь использовать второй вариант — пока получается.

[Причина, по которой я уеду,] точно есть. Я не буду ее называть, чтобы ей никто не воспользовался.