Ликвидаторы ЧАЭС рассказали, чего не хватает сериалу «Чернобыль»

Сегодня HBO опубликует последний эпизод сериала «Чернобыль», самого рейтингового в истории по версии пользователей сервиса IMDb. «Б****т» посмотрел предыдущие серии вместе с белорусскими участниками ликвидации последствий аварии — и записал их комментарий к фильму.

В декабре 1985 года Сергей Шалькевич вернулся из армии — и через несколько месяцев получил повестку на учебные сборы, якобы на 25 суток. После явки на призывной пункт 21-летнего парня отправили в Чернобыльскую зону полгода работать водителем в роте химразведки.

На встречу с нами мужчина приходит с личным дозиметром, который ему удалось после окончания службы вывезти домой. Накопитель, похожий на небольшой брелок, устроен так, что о дозе облучения можно узнать лишь вставив его в специальное считывающее устройство. Практически никто из ликвидаторов не знал, какому облучению он подвергался.

Профессор физики Георгий Лепин, добровольно работавший на ЧАЭС с 1986 по 1992 год, рассказывает, что в штабе часто сидел позади майора, который командовал солдатами, очищающими кровлю станции.

«После возвращения с крыши они ему сдавали дозиметры, майор вставлял их в прибор, который показывал, сколько они набрали. Все зашкаливало, но майор писал в журнал: „24,5“. 25 было пределом», — говорит Лепин.

Одного из вертолетчиков, который сбрасывал песок и свинец на реактор, и заработал острую лучевую болезнь, пригласили на лечение в США. Там и определили его реальную дозу облучения — по зубной эмали. Получилось 500 рентген. В документах у него было записано 20, рассказывает Лепин.

Повсеместная ложь приводила к тому, что люди не знали, чему верить.

«Информация о взрыве на станции распространялась как волна: сначала поняли на станции, потом в Припяти, потом в Наровле и так далее. Но люди все равно не верили. Большинство людей, выезжающих из Припяти, думали, что выезжают на три дня. Реальной картины не представлял никто, — рассказывает Сергей Шалькевич. — Когда после 9 мая информация дошла до моих Столбцов, рекомендации выпить йод звучали как слухи о каком-нибудь „Альмагеле“ для желудка, который можешь выпить, а можешь не выпить. И 90 человек из 100 его не пили».

По словам мужчины, страх перед Чернобылем появился, когда в стране узнали об эвакуации всей Припяти.

«Когда автобусы выезжали, они поднимали пыль, — обращает внимание на сцену эвакуации города Георгий Лепин. — Было жарко, люди открывали окна, и получалось так, что они дышали этой пылью. Неужели нельзя было догадаться вклинить в колонну моечные машины? Прошло 10 машин — полейте водой, тогда эта пыль не будет подниматься. Не догадались».

«По-настоящему в СССР испугались Чернобыля, когда узнали, что люди кладут на стол партийные билеты, чтобы туда не ехать, и когда туда стали бросать солдат запаса», — добавляет он.

Несрочников — а таких, по словам Шалькевича, было в Чернобыле 80−90% от числа всех военнослужащих — называли «партизанами».

Во время сцены, в которой министр угольной промышленности уговаривает шахтеров отправиться в Чернобыль, а они соглашаются, Георгий Лепин просит поставить фильм на паузу, мол, такого в действительности не было:

«В Чернобыль ехали или добровольцы, или те, кого заставили. Людей ставили в такие условия, что они понимали — им некуда деваться».

«В СССР были разные рычаги — увольнение с работы или, например, штрафбат. Все, руки вверх — и поехали. Те, кто знали, что такое Чернобыль, выбирали штрафбат, но большинство этого просто не знали. Солдаты там были бесправные. Наверное, неслучайно туда присылали много ребят из Средней Азии, которые, даже не слышали об атомных электростанциях. Поэтому они не боялись. Им говорили пойти и сделать что-то — они шли», — продолжает Лепин.

Михаил Копылов, бывший летом и осенью 1986 года на ликвидации заместителем командира взвода, вспоминает, что полки гражданской обороны в Чернобыле были со всего Советского Союза.

«Перед закрытием реактора каждого солдата пропустили через работу на нем. И поваров, и связистов — всех, одетых в свинец, пропустили через работу на крыше реактора. Избежать могли только те, чей анализ крови был плохой уже до этого», — рассказывает Копылов.

О том, почему анализы могли быть плохими даже у тех, кто ни разу не был на самой станции, пояснил Сергей Шалькевич:

«Наша часть стояла на поле между отселенной деревней Бабчин и поселком Рудаков. Людям жить было там нельзя, но солдатам — можно! Мы жили в палатках по 36−38 человек, двухъярусные кровати, две печки-буржуйки. Еду нам привозили, но дрова — нет. И мы топили местными. Целые деревни закапывались, чтобы радиация с ветром не разносилась, а тут в палатке ребята возле мини-реактора греются. Эти ребята нахватались радиации больше, чем ликвидаторы. Вот такую штуку я бы в этот фильм вставил».

После просьбы найти несоответствия фильма с реальностью, участники кинопоказа перечисляют и слишком сильный дым во время пожара станции («понятно, что хотели более драматично») и разрушение площадки между 3-м и 4-м блоками «такого разрушения не было»). Но потом сами просят нас не обращать внимания на «мелочи», утверждая, что отличия не играют никакой роли.

«Да, мы смотрим его как фронтовики смотрят фильмы про войну. Да, есть нюансы в деталях, но они видны только тем, кто там непосредственно был. Это сильный фильм. Он нужен, так как он рассказывает, что произошедшее было не шуткой», — добавляет Сергей Шалькевич.

Наиболее критичен — профессор Лепин, оценивающий соответствие фильма с правдой лишь на треть.

«Всех партийных и государственных деятелей беспокоило только то, как спасти свои семьи. Они отменили множество авиарейсов из Украины, загрузив самолеты членами семей этих людей. А на остальное им было наплевать. И Борис Щербина был такой же», — говорит наш собеседник о персонаже Стеллана Скарсгорда.

Близко к истине, по мнению Лепина, авторы показали руководство станции в первые дни трагедии.

«Даже если они что-то понимали, они старались себя выгородить, а чтобы себя выгородить, они должны были показать, что виноват кто-то другой, не они», — добавляет Лепин.

Большинство бывших «партизан», оценивающих фильм, в целом, позитивно, говорят, что один из главных минусов в том, что мало показан быт таких солдат.

Хорошее кино, добавляют пожарные, но мало внимания уделили гашению огня.

«Фильм сильный, но слабо показали эвакуацию людей, — говорит Анатолий Прохоренко, работающий водителем в 30-километровой зоне весной и летом 1986 года. — В Наровлянском районе она началась в праздник Пасхи 4 мая. Первым делом мы вывозили людей — обычно в Минск. [Столичный] микрорайон Малиновка — это, считай, Брагин, Хойники и Наровля».

По словам участника акции, крестьяне оставляли животным корма впрок, думая, что вернутся через несколько дней.

«Мы потом три месяца с утра до ночи без выходных возили эту скотину на мясокомбинат в Калинковичах. Машины не были оборудованы, и половина свиней по дороге сдыхала от жары. Что дальше делали с мясом — я не знаю», — добавляет Прохоренко.

Котов и собак, вспоминают ликвидаторы, уничтожали специальные отряды: чтобы животные не разносили радиацию дальше. Как-то капитан одной из частей принес котенка, хотя иметь животных ликвидаторам запрещалось.

«Понятно, что ему хотелось погладить кого-то, чтобы отойти душой в тех условиях, — вспоминает Сергей Шалькевич. — Как-то во время инспекции котенка увидел генерал — и приказал его уничтожить. Ему ответили: «Так точно!», но котенка спрятали, думая, что генерал больше не вернется. А он приехал снова — и, как на зло, котенок опять попался ему на глаза. Генерал разозлился, приказал убить и предъявить труп. Все начали думать, как спасти Радика. В итоге взяли кусок мяса, старую кроличью шапку и измельчили все вместе секачом в ведре, а потом это кровавое месиво с шерстью принесли генералу. «Я попросил просто убить, а вы, садисты, что наделали?» — кричал тот.

В конце июля 1986 года военные начали закапывать деревни в 30-километровой зоне, а некоторые поработавшие в чернобыльской зоне стали возвращаться домой.

«Когда они возвращались куда-нибудь на Урал, их сторонились, боялись подходить. Но опасными они для остальных не были. Облучить кого-то дальше они могли в очень небольшой степени — с дыханием, например, что-то могло выбрасываться», — рассказывает профессор Лепин.

Осенью 1986-го Сергей Шалькевич признался людям в поезде, что едет из Чернобыльской зоны.

«Из тамбура сразу все исчезли. Люди боялись излучения — и эта сказка очень долго ходила», — вспоминает Шалькевич.

«Когда мы уезжали из Чернобыля, нас провожал генерал. В конце он спросил, есть ли вопросы. Один парень начал жаловаться, что ему неправильно измерили дозу облучения. Генерал начал кричать: „Это провокатор — три дня ареста“. К счастью, у нас был нормальный командир и парня туда не отправили», — рассказывает Михаил Копылов.

На третий год катастрофы станцию посетил Михаил Горбачев, вспоминает профессор Лепин.

«Я не был свидетелем, но мне рассказали ребята с вахты, — рассказывает Лепин. — Он ехал окружными путями, через какие-то деревни, где уровень радиации был чуть ниже. На площадку, где должна была произойти встреча Горбачева с работниками ЧАЭС, вышло полтора десятка работников станции. После того, как Горбачев вышел из машины, подъехало несколько „Икарусов“, откуда высыпали люди в спецодежде чернобыльцев. Они окружили Горбачева и начали задавать ему заранее отрепетированные вопросы. Настоящих чернобыльцев из них было совсем мало. Они это сделали для картинки на телевидении».

Лепин уверен, что Горбачев — преступник, а не заложник системы.

«Он должен был сразу понять, что произошло, заставить людей честно назвать, что там было. Он этого не сделал и всех обманул».

По мнению физика, фильм заставит отказаться от АЭС прежде всего зрителей на родине сериала.

«Для США, которые с 1978 года не построили ни одного реактора, вопрос атомной энергии не стоит. Они решили, что строить нет смысла — и этот фильм только убеждает их: смотрите как плохо получается с этими реакторами».

После показа ликвидаторы заявляют, что фильм стоит показать в каждой школе, но сразу же добавляют, что не верят в такую возможность.

«В Беларуси такой фильм не покажут по одной причине — из-за строительства собственной АЭС», — заявляет Игорь Шанчук, который провел в Чернобыльской зоне в 1986 и 1987 году в общей сложности 30 дней.

«Почему ее закрыли? — спрашивает профессор Лепин об Игналинской АЭС, где проходили съемки сериала. — Литве сказали сделать это, как только они вошли в Евросоюз. После этого Россия начала думать, как вернуть энергетическую власть над регионом — ведь Игналинка обеспечивала энергией страны Балтии и Польшу. И тут они одновременно, по одному проекту, начали строить две АЭС — одну в Калининградской области, одну — в Островце. Но страны Балтии и Польша заявили, что они приобретать электроэнергию с этих станций не будут. Россия среагировала сразу и тут же прекратила строить. А мы продолжаем. И это — дикая ситуация», — подытоживает физик.

---

На сегодняшний день, заготовка металла — это одна из самых популярных и востребованных отраслей. Но под этот вид деятельности обязательно открытие лицензии. Лицензирование на металл от компании Гринлайн — это удобно, быстро и недорого. Поможем вашему бизнесу расти и развиваться.

---