«В Украине во время войны спокойнее, чем в Грузии без войны». Активист, волонтер и гей рассказал о своей Украине

Белорус Валентин Тишко живет в Украине почти три года. Его хотели принудительно выдворить из страны, но он прожил две недели в Польше — и вернулся в страну в состоянии войны. Причиной стали кофе с молоком, торговля в воскресенье — и более существенные вещи. Валентин рассказал Hrodna.life, почему не стоит бежать в бомбоубежище, когда его «накроет» и почему стоит говорить про две Беларуси и две Украины.

Валентин Тишко — журналист-фрилансер, общественный и политический активист, религиозный активист, белорусский беженец, экс-кандидат в белорусский парламент, первый в истории Беларуси кандидат в парламент — открытый представитель ЛГБТ-сообщества.

Мы поговорили с ним в рамках серии материалов о белорусах за рубежом. Этот цикл мы делаем вместе с брендом «Мова вольных», который выпустил календарь-словарик на 2024 год.

---

UPD 4 декабря. Валентин Тишко получил украинский ВНЖ на год, сообщает «Медиазона. Беларусь».

Это был веселый 2020 год — мы разъезжались как могли. В конце 2020-начале 2021 года, в ночь с 6 на 7 января, я самолетом «Минск-Львов» покинул территорию Беларуси. Надеясь, что это где-то месяца на три. Ведь просто видел, что уже пришли к одним коллегам, начали угрожать другим, того арестовали, к тому пришли. Думаю, ну, я лучше нанесу превентивный удар и покину территорию страны. С того момента я в Беларуси больше не был.

Украина — всё понятное, близкое, родное

Почему Украина? Это, когда я выезжал, была ближайшая страна. Тогда был запрещен выезд из Беларуси наземными границами. Была возможность только самолетам вылететь из Беларуси.

Я прожил в Украине полгода, после пытался найти себя в других странах. Был в Грузии, был в Армении. Понял, что нет: всё-таки Украина получше. Даже когда началась полномасштабная война, я пошутил — но в каждой шутке есть только доля шутки: «Мне в Украине во время войны спокойнее, чем в Грузии без войны».

Здесь всё свое, понятное, близкое, родное. Я в Украине учился в семинарии в Ивано-Франковске. В Грузии другой менталитет, люди, традиции. Я смеюсь, что в Украине я хотя бы знаю, как реагировать на хамство. Если меня зацепить — то я знаю, что можно и нужно ответить. В Грузии я такого не знаю. Один знакомый грузин сказал, что если на тебя грузин кричит — это нормально. Начинай нервничать, когда он говорит тихо.

Этот материал появился благодаря сотрудничеству с брендом «Мова вольных». В этом году бренд выпускает словарик-календарь на 2024 год под названием «Мова вольных вандруе па свеце». С помощью него белорусы вспоминают белорусские слова, а также узнают их переводы на другие языки.

Польша — смотрели как на пришельца

Был у меня один инцидент. Я две недели провел в польском Кракове после принудительного выдворения [действия перед депортацией, произошло в мае 2023 года — Hrodna.life]. Тоже не моя страна. Те примеры, которые я могу привести, почему Краков — не мой регион, покажутся смешными. Но из такой маленьких проблем складывается общее непринятие страны.

Во-первых, странные выходные в воскресенье. Мне посчастливилось, я приехал в государственный праздник. Хорошо, что знакомый позвонил и сказал: «Ты хочешь есть? Покупай что-нибудь на вокзале, потому что больше ничего нет». Ближайшая заправка — два км от моего дома. Я работал в Беларуси некоторое время. Для меня дико, что в воскресенье, когда в большинстве выходной, торговля не работает.

Я пью американо с холодным молоком — и почему-то на меня смотрели как на пришельца. Говорили: «Что, просто брать и лить?». Пять раз переспрашивают. Я говорю: «Ну наливай уже!». Плюс мне так ласково намекнули, что в Кракове не принято ходить по городу и пить кофе просто так. Хочешь кофе — сядь в кафе, выпей. Это кажется мелочами — но из таких мелочей складывается жизнь.

Страна семимильными шагами идет к цифровизации. Но проблемы остаются

В Украине оно и раньше не было слишком просто. До войны я подавал на беженство. Мое первое заявление было потеряно. На второе начали реагировать — но что, признать, что первое потеряли? Назвали меня нелегалом, за что принудительно выдворили из страны. После разобрались, что ошибочка.

Война усложняет эти процедуры. Очень много значит человеческий фактор. Некоторым повезло: у них и документы на беженство приняли, и выдали «женевский» паспорт. А на некоторых смотрят — никаких документов принимать не будем, у нас идет война. Очень много любят списывать на войну.

Но в принципе, можно легализоваться. В некоторых вопросах Украина молодец: пошла семимильными шагами к цифровизации. А у некоторых осталась всё той же постсоветской страной.

Сейчас я в процедуре оформления временного вида на жительство как волонтер. Что будет дальше — будем видеть. У меня, как у всех белорусов зарубежья, общая проблема — паспорт, который заканчивается. Определенные службы украинские говорят, что сильно не паникуйте, что-нибудь придумаем.

«А ты из какой части Украины?»

Я выучил язык, когда учился в школе. Мне повезло — я был на Западной Украине, где русский язык ты слышал раз в месяц, когда приезжали туристы. Это было очень давно, 2007 год. Месяца два, наверное, шла притирка к языку. Ведь до этого активно сотрудничал с украинской диаспорой в своем городе. Я читал украинские книжки, периодически ездил в монастырь, в семинарию. Поэтому когда я пошел учиться, то буквально за месяц-два произошла притирка. Главное — окунуться в языковую среду.

Коренные львовяне, общаясь со мной, понимают, что что-то не так. Начинается: «А ты с какой части Украины?» Говоришь: «Ну, из одной части, но не Украины».

Создатели календаря «Мова вольных вандруе па свеце» белорусский язык равен другим языкам мира, а также поддержать стремление белорусов знать языки стран, где они живут или бывают.

Я продолжаю сотрудничать с некоторыми сервисными ЛГБТ-организациями. С их легкой руки меня начали называть «зовнішньо переміщена особа». Потому что здесь сейчас все — ВПО — «внутрышньо переміщена особа», беженцы с Востока. «А ты тоже ВПО?" — спрашивают. «Нет, то ЗПО, его зовні перемістили до нас» — отвечают обо мне.

После войны во Львове стало очень много русскоязычных. Не знаю, насколько одесский язык можно назвать русским. Или харьковский — с их тремпелями и ампулками. Но Львов перестал быть таким консервативно-украиноязычным.

Много с кем можно говорить по-русски. Половина друзей, которыми я успел обзавестись, — выходцы с Востока. Они в основном говорят по-русски. Часть есть западники, они говорят по-украински. Так я с одними по-русски, с другими — по-украински.

Есть проблема, когда ты разговариваешь с выходцами из Закарпатья или с харьковскими. Звонит друг, говорит: «У тебя есть лепесток?». У меня в голове сразу один лепесток, который «лети через запад на восток». Оказывается, он имел в виду противень. У харьковских стержень в ручку — это «ампулка». А вешалка — «тремпель».

Почему Львов?

Я учился в Ивано-Франковске и постоянно через Львов ездил. От него Львов очень близко — три часа автобусом, или, как когда-то, маршрутки называли «пыжиками». Было предложение от друзей — может, переехать в Киев? Нет, я Киев не люблю. Такое впечатление, что взяли Львов, растянули вот так, растянули вот так — получился Киев.

Я во Львове почти не езжу общественным транспортом. Это бывает очень редко, хотя Львов не маленький город. Например, я по местным меркам живу в самом центре. Ведь во Львове своя система. 45 минут пешком до центра — это ближний центр. Всё, что до часа машиной — тоже ближний центр. Я живу почти в самом центре — у меня где-то 30 минут пешком до центральных площадей.

Войны Львов не разбили. Поэтому его не отстраивали в советское время таким стандартным планом. Маленькие улочки, на которых одна колея и для машины, и для трамвая — поэтому периодически бывают заторы. И поэтому я чаще хожу пешком, так как мне проще дойти пешком, чем ждать 15 минут трамвая, а потом еще 15 минут ехать, хотя идти 10.

Белорусское «дежавю»

В половине вопросов Украина сделала шаг вперед — даже не могу прикинуть на сколько лет опередив Беларусь. Та же знаменитая их «Дзія» — это приложение на телефоне, где у тебя и паспорт, и трудовая книжка, и пенсионное. Можно сидя, извините, на унитазе, открыть ИП за три минуты. И уже завтра выйти на работу как ИП.

А в некоторых вопросах всё же Беларусь была прошаренной страной. Например, в Беларуси до 2020 года на карточку в белорусских рублях можно было сделать перевод в евро — они автоматически конвертируются и зачислятся в рублях. В Украине мне на счет в долларах случайно перевели евро — и я не мог четыре месяца их забрать, так как валюта «переказа» не совпадает с валютой счета. Говорю: Ну отправьте обратно. «Мы не можем, потому что это будет считаться вмешательством в личные дела». Говорю: тогда отдайте. «Тоже не можем».

Иногда, когда смотришь с белорусским бэкграундом на украинские события, ловишь дежавю. Например, в начале войны пользовались спросом покаянные видео, где украинские граждане, которые были наводчиками или сдавали какие-то позиции, на видео говорили, что они раскаялись. А ты смотришь- «где-то это я уже видел». И ничем хорошим это не закончится.

Когда мы на 9 мая в Беларуси или в России видели минеральную воду «Спасибо деду за победу» или водку «На Берлин», мы смеялись. А сейчас в Украине появился кефир «Запорожье», что-то там «Азовсталь» или «Чорнобаївка». Украинцы говорят, что это не то же самое, это для подняться боевого духа.

«А вы хотели бы вернуться домой?»

Изначально я уезжал на месяца три. А по факту скоро будет три года. Трудно было осознавать, что скоро будем мы давать интервью, как когда-то давал Данчик [белорусский певец Богдан Андрусишин, который родился и прожил большую часть жизни в Нью-Йорке — Hrodna.life], что, ребята, у меня по-прежнему есть белорусский паспорт, но он уже недействителен. Скоро у меня, как у Данчика, будет недейственный белорусский паспорт. Эта осознание пришло. Было тяжело, было грустно определенное время.

Я занимался с психологом. Я понимаю, что нельзя погружаться в самобичевание, надо отвлекать внимание. Я пошел в мелкую моторику. Я начал вышивать крестиком. Я вяжу носки теплые. Познакомился с сервисными ЛГБТ-организациями, мы плели из паракорда брелки и браслетики.

Я три года не видел маму, папу, сестру. За эти годы у меня пятеро друзей умерли. С каждым днем всё больше и больше могил дома остается, на которые нужно будет зайти в первые же дни, когда вернемся. Но в принципе, оно уже не так больно.

Меня миграционная служба как-то спросила: «А вы хотели бы вернуться домой?». В теории — да. Но даже если завтра не станет двух политиков, то вернуться домой мы сможем не раньше, чем через полгода-год после этого. Чтобы всё устаканилось, чтобы посмотреть, что будет после.

«Трудно жить три года и не считать себя частью этой страны»

До войны я работал журналистом-фрилансером. Первый месяц всем было не до работы, так как все сидели в шоке от происходящего. Я вообще проспал начало войны. Проснулся в два часа дня — у меня 16 пропущенных от друзей, восемь пропущенных от мамы в Viber, шесть пропущенных от сестры. Пришлось наверстывать чувство трэша.

Я начал ходить волонтером на вокзал, поэтому работу забросил. После у нас были веерные отключения света — тоже не до работы онлайн. Как-то так произошло, что работа закончилась. Сейчас я пока что как волонтер работаю на Украину. Наверное, это хорошо — ассимилируешься потихоньку с местной микрофлорой.

Первый месяц мы волонтировали на вокзале — помогали принимать эвакуационные поезда, которые прибывали из Харькова, из Киева. Было несколько случаев, когда белорус раздавал горячий суп приехавшим украинцам. И кто-то ляпнул: «А вот там билоруса спроси». И один из беженцев говорит: «А где белорус?». Когда показали — отказался брать у него суп.

Сейчас нормально. Когда я вернулся 17 мая, один друг говорит: «Ура, я так рад, что он вернулся». А наш общий друг говорит: «А я не рад, потому что всё-таки он белорус». Такой шовинизм остается временами. Я прекрасно понимаю, откуда растут корни. Но это плохо. Потому что война закончится. Война закончится однозначно победой Украины. Вопрос просто, когда. И я боюсь, что за эти годы этот шовинизм станет нормой. И после очень долго придется работать — и правозащитникам, и всем прочим, чтобы объяснить, что не каждый русский — плохой, не каждый белорус был рад, что из Беларуси стреляли.

Кто-то из журналистов сказал: «Почему ты называешь украинскую противовоздушную оборону «нашей»? «Я говорю: «Знаешь, трудно жить три года в стране и не отождествлять себя, не считать частью этой страны».

Почувствовал меньше гомофобии

Беларусь до 2020 и после 2020 — это две разные Беларуси. В Украине до войны и после войны — тоже две разные Украины. Западный регион — Франковщина, Львовщина — всегда был более консервативен. Здесь к ЛГБТ было более предвзятое отношение, чем, например, в Киеве. А в Киеве более предвзятое, чем в Харькове. Ведь если в Харькове прайд спокойно ходит, то в Киеве еще думают, разрешит ли. Во Львове или Франковске даже никто даже не будет рисковать и подавать заявку на прайд. Но после войны большое дело сделали сообщества ЛГБТ-военных Украины. Когда каждый вышел и сказал: «Я гей. И я воюю сейчас, я с первых дней войны пошел добровольцем». И читается: «А что сделал ты?».

Беларусь, которую я покидал, это была другая Беларусь. Украина, в которой я сейчас, это уже другая Украина. Мир идет дальше, время меняется, меняется очень иногда неожиданно. Я сегодня читал новость, что Папа Римский написал приветственное письмо ЛГБТ-активистам из США. Пару лет назад это было невозможно. В Украине я сегодня периодически вижу социальную рекламу про однополое партнерство. Верховная Рада рассматривает сейчас этот законопроект. Его периодически направляют на доработку. Но я понимаю, что это будет принято. Ведь если ты уже видишь социальную рекламу на эту тему, то всё. Со своим журналистским бэкграундом я понимаю, что, люди, вас начали готовить к тому, что это будет. Просто смиритесь.

Как попасть в Украину

Посетить [Украину белорусу] стоит, но это невозможно. У меня ехала знакомая по приглашению государства на государственное мероприятие. Имела с собой пачку бумаг с печатями, что Министерство социальной политики и культуры ее приглашает. Она не мужчина призывного возраста, имела кучу документов — и она пробыла на границе шесть часов.

Читайте также: Украинские перевозчики отказываются возить белорусов: даже по территории других стран

Просто так гражданину Беларуси с белорусским паспортом въехать будет невозможно. Когда я возвращался из Польши в Украину, я просто показал обложку паспорта и говорю: «А мне надо с вами выйти, да?». У пограничника — квадратные глаза. Во-первых, белорус въезжает в страну, где идет война. Белорус въезжает из безопасной страны, из Польши. Что происходит? Мужчин однозначно не пустят. Теперь это называется «не доказана цель въезда». Здесь трудный вопрос: это позиция государства или позиция конкретных пограничников. Ведь здесь 50 на 50.

Если есть возможность въехать, например, у белоруса завалялся паспорт европейской страны, то, я думаю, стоит.

Недавно ко мне в гости приезжал знакомый. Он — уроженец Казахстана, с паспортом РФ, но более 10 лет живет на территории ЕС, имеет паспорт другого государства, он политический беженец. Я говорю: «Что за идея ехать в Украину?». Неблизкая дорога. Он говорит: «У меня отпуск. И все мои коллеги будут рассказывать после отпуска: был на Бали, был в Турции. А я скажу: «А я был на войне».

Нужно ли бежать в бомбоубежище

Я никому не советую посетить войну. Но я не жалею, что у меня есть сейчас этот бэкграунд военный. Я знаю теперь, что такое воздушная тревога. Мы научились за полгода войны различать по звукам: это что-то летит, что это летит, или это работает противовоздушная оборона. Дай бог, конечно, чтобы это не пригодилось в жизни.

У меня есть кошка. Мы спим с кошкой в обнимку. И когда звучит очередная воздушная тревога, я глаз открываю, смотрю на нее, она смотрит на меня одним глазом. «Ты лежишь? Ну тогда и я полежу».

Нужно ли бежать в бомбоубежище? Я вижу, что большинство людей уже не бегает, так как временами бомбоубежища менее безопасны, чем твое здание. У меня в здании стены — 90 см. Повредить такую стену может только прямое попадание. Если будет прямое попадание в бомбоубежище, скорее всего, оно тоже не спасет. Поэтому я поворачиваюсь спиной к окнам. Я еще специально переставил немного мебель. Если вдруг, не дай боже, окна будут вылетать, чтобы осколки летели не в меня, а в шкаф.

Когда я был волонтером во время первых месяцев, мы видели моменты, когда люди просто говорят: «Я еду к родственникам в Польшу, а у меня продукты остались». И тебе приносят две сумки продуктов и говорят: «Отдайте тому, кому надо». Нигде невозможно было достать воды питьевой обычной, а женщины откуда-то припирают тебе 10 пачек по 20 бутылок. «Где мы брали — не важно, но раздайте тем, кто приедет». То, что мы начинали чувствовать в 2020 году — этот подъем, это единение — вот здесь была концентрация этого. Поэтому я рад, что это опыт у меня есть. Почему не Литва, не Польша? Там такого опыта я бы не получил.

Марсово поле и «Криївка»

Меня сестра упрекала раньше — первые месяцы, когда я переехал. Говорит, сходи туда, сходи в «Криївку», сходи в «Реберню» [популярные заведения Львова — Hrodna.life]. Я говорю: ходить по туристическим местам — это пошлятина. Я здесь живу. Мне неинтересно. Каждое воскресенье хожу к церкви и я прохожу ту вашу «Реберню» и я вижу те бесконечные очереди, и у меня в голове не укладывается, А какой смысл стоять три часа в очереди, чтобы после полчаса поесть тех ребрышек. Ну сходи на рынок, пожарь себе дома!

Стоит посмотреть так называемое Львовское «Марсово поле». Это место, где сейчас хоронят всех воинов. Это новые Куропаты для меня. Когда ты приходишь и видишь бесконечные ряды флагов украинских, ведь возле каждой могилы стоит флаг. Имея определенный религиозный бэкграунд, тема смерти для меня не есть какой-то табуированной. Смерть — это нормально. Но когда ты приходишь на «Марсово поле», ты видишь портреты парней. Большинство тех, кто там лежит, моложе меня. И слезы начинают наворачиваться, но останавливаются где-то в горле и ты стоишь. Поэтому я бы советовал это посетить, хотя я понимаю, что это во мне говорит военный или поствоенный синдром какой-то.

Мы стояли в центре города, центральная площадь. Мы взяли кофе с другом. И вдруг — воздушная тревога. Воздушной тревогой ты в Украине никого не удивишь, никто не убегает, не бежит. На всякий случай отходят от режимных объектов. Если звучит воздушная тревога, а ты в районе вокзале и никуда не едешь, то попить кофе можно и в другом районе, лучше отойти от вокзала.

Мы стоим в центре города, мы ждем очередь, берем кофе. Я кофе помешиваю, и вдруг «дадах», «дадах», «дах». Я впервые почувствовал, что такое сила звука, когда ты слышишь звук, а после ты еще телом чувствуешь волны от этого звука. И я понимаю, что я стою, дальше мешаю кофе. Харьковский друг немного перетряхнулся, говорит «Что происходит?». Я говорю: «А, прилетело». Дальше мешаю. Здесь второй раз — «дадах». Он: «А это что?». Я говорю: «Еще раз прилетело. По звуку — где-то в районе вокзала». И я ловлю себя на мысли, что это нездоровая реакция. Надо плакать, убегать, бояться. Я потом спрашиваю у психолога: «Я — бессердечная сволочь?». Она говорит: «Нет, это нормальная реакция психики в условиях ненормальных обстоятельств». Поэтому благодаря войне еще немного и психологию изучили.

На каждым листе словаря на 2024 год — три слова: обязательно по-белорусски и по-английски, а также на третьем языке, который изо дня в день меняется. Около 40% иностранных слов в той или иной степени омонимичны или связаны с белорусским словом. В словаре будут все языки тех стран, в которые присылали календарь в прошлом году. Белорусы внутри Беларуси также могут приобретать словарь на 2024 год: его сделали политически нейтральным.

О месте силы

Для человека с религиозным бэкграундом место силы — это немножко странно звучит. Оно есть. Ответ прозвучит очень банально. Это одна конкретная церковь во Львове, куда я хожу почти с первых дней переезда. Это бывший Доминиканский собор в самом центре города, который во время войны не закрывался ни на один день. Церковь всегда открыта, если не комендантский час.

Наверное, тем местом силы стала для меня церковь в первые дни войны, когда любая служба, любой молебен заканчивался у украинских греко-католиков молитвой на коленях о даровании Украине победы. И там такой текст: «Приди мне на помощь, Господи, ибо враги наши хотят снести святыни наши. И не дай им такого подарка, чтобы они сказали, что Бог отступился от нас и некому нас защитить».

Как-то в первые дни меня это так всколыхнуло. Поэтому я и хожу туда, несмотря на периодические гомофобные выпадки священников, которые там служат.

Словарь в формате отрывного календаря можно повесить на стенку или поставить на стол. Он имеет коробочку, которая делает из него хороший подарок. А еще в ней можно хранить оторванные листики.

Заказать календарь можно в Беларусь и любую другую страну.

А еще его можно брендировать — и сделать из него отличный корпоративный подарок, например, от белорусской компании за рубежом!