Артур Комаровский. Фото предоставлено героем
Белорусские художники занимаются перформансом и акционизмом — и считают, что делают это на европейском уровне, а то и круче. Для этого не нужно заканчивать академии искусств, но иногда приходится убегать от полиции или попадать под суд за акцию. Редакция Hrodna.life попыталась разобраться в явлениях и задала простые вопросы про жанры их двум представителям — Владиславу Бохану и Артуру Комаровскому.
Сам я начал заниматься акционизмом сравнительно недавно — чуть больше пяти лет тому. Я попал в художественное действо, которое расшевелило российское художественное болото. У меня как раз была первая выставка. Организовывала ее Ассоциация худших художников — в хорошем смысле слова. Это вообще был паблик ВКонтакте, там просто публиковали работы на политическую и социальную тематику. Они объявили open call на выставку, я туда попал. Там шикарный перфоманс сделала московская полиция.
Владислав Бохан — художник из Минска, уехал в Белосток из-за потенциального преследования. Стал известен после того, как заставлял белорусских и российских учителей проводить акции и присылать ему отчеты. Кто-то называл это «пранком», но Владислав настаивает, что это акционизм.
Это была выставка «Осень пахана», день рождения Путина. Маленькая галерея в бывшей промзоне для достаточно узкой аудитории. В итоге туда пришли сначала из местной управы, потом из ФБС, потом пожарные, ещё кто-то. В итоге приехали непонятные типы и заварили двери. Люди не успели зайти — это началось на этапе монтажа. Два человека выскочили через форточку. Но мы устроили вечеринку недалеко — с музыкой из телефонов, дикими плясками, песнями.
Мне хотелось сделать нечто подобное в Беларуси. Успел я это сделать за неделю до выборов. Я сделал уменьшенную копию заваренной двери и распял ее на кресте, чтобы она, как Иисус Христос, искупила грехи свободных художников перед государством. Но история получила продолжение. Потому что у товарища в помещении, где мы выставлялись, состоялся обыск осенью 20-го. Они посчитали, что эта дверь на кресте будет вещественным доказательством. Они хотели ее увезти в машине. Она не вместилась — специально для этой двери вызвали автозак.
У акции сложное определение. Это нельзя назвать чистым искусством. Здесь грани искусства, политики, уличного активизма. Чем отличается акция от перформанса? Перформанс — это нечто заранее согласованное, что идёт по строгому сценарию. То есть, художник приступает к перформансу и знает, чем он закончится, какую реакцию хочет получить.
Акция — это триггер, который запускает цепочку событий. Он несогласованный, незапланированный и подразумевает неожиданное вторжение в среду, где тебя никто не ждёт. Соответственно, реакция может получится абсолютно разной и с различными последствиями.
Пушкин [художник Алесь Пушкин — Hrodna.life] скорее акционист. Самая известная его акция — где он подарок президенту отправил [Акция «Подарок президенту» — на пятилетку правления Лукашенко в июле 1999 художник прикатил к его резиденции тачку навоза, окрашенную в красный цвет. За это его осудили на два года лишения свободы условно — Hrodna.life]. Думаю, он, конечно, предполагал, что всё закончится так, но, тем не менее, были различные варианты развязок.
Когда Маркелов [активист Петр Маркелов — Hrodna.life] навоз разбрасывал в посольстве Беларуси или рубил тумбочку в IKEA — это вполне акционизм. Он закладывает некий стимул, он говорит метафорами.
У меня три индикатора [успешной акции]. Первое — если я хорошо поработал в плане символизма. Второе — если акция реально вышла достаточно резкой в манере высказывания. Третий — не всегда срабатывал — когда появились люди, которых «забомбило». Если кого-то начало бомбить — значит, у него пошёл какой-то процесс в голове.
Срок [подготовки] зависит от сложности перформанса или акции. Где-то нужно приобрести инвентарь, реквизит и прочее. Поэтому это может занимать больше времени. Есть акции спланированные, а есть мысли, которые возникают спонтанно. Они, как правило, реализуются гораздо быстрее. Лучший способ провести акции — когда ее не требуется разжевывать, когда есть ситуация, которую нужно подсветить. Тогда это более эффективно, чем речи, длинные посты или софистика.
Искусство — этой мой политический выбор. Кто-то пытается просто толкнуть речь. Речь — это «прочитать учебник». А я стараюсь это еще закрепить практикой, чтобы посыл лучше впечатался.
Сейчас сложное определение художника. Потому что современное искусство даёт дорогу абсолютно всем, кто туда попасть хочет. У меня путь в искусство был спонтанный. Я очень долгую часть жизни искал себе применение. Я получил два образования — экономическое и историческое. Там я как раз столкнулся с искусством и свою дальнейшую перспективу вижу в искусстве. Для меня это возможность себя реализовывать, несмотря на отсутствие некого профессионального образования или элементарных курсов. Я вообще не люблю вот это выражение «профессиональный художник». А что, есть художник-любитель или полупрофессиональный? Если искусство приносит мне прибыль, но нестабильную, какой я художник?
Тем более, что некоторых, кто занимается и считает себя художником, я художником не считаю. Я считаю их ремесленниками — те, кто работает исключительно на конъюнктуру, исключительно с коммерческой целью. Просто конвейер по производству эстетики.
К большинству художников я отношусь с презрением. Особенно тем, кто начал говорить за политические темы после 2020 года. Я их считаю исключительно конъюнктурщиками. Когда я пытался найти художников из Беларуси, которые говорят о политике, показалось, что их можно пересчитать на пальцах. А тут раз — и вдруг все мы стали резко политическими. Особенно мне интересно, когда рассказывают о революции те, кто там жил в Польше по 10 лет до этого и видели ее через экраны телефонов. Я им не верю. Это лицемерие, чтобы привлечь, скорее всего, к себе внимание.
Общество до 20 года — полная апатия и хатаскрайность. Каждый, кто взялся за социальное и политическое искусство, обрек себя на андеграунд. Никто не думал, что мы станем резко актуальны и сможем сделать себе имена.
Они [конъюнктурные художники — Hrodna.life], наоборот, пользовались благами системы, жили в соответствие с цензурой и процветали себе. Они просто увидели дополнительную возможность для популяризации себя и монетизации.
Или опять конъюнктурную ерунду, где кровь, синяки. Меня уже тошнит, если честно, когда я смотрю на эти картины, где, чтобы показать боль, всё обязательно должно быть в крови или в синяках. Мне кажется, это слишком примитивно. Но — большинству нравится.
Белорусскому обществу [после 2020 года] стало интереснее белорусское искусство. Люди уже стали узнавать некоторых художников по именам. Особенно в иммиграции. Там не каждый, конечно, идет именно за искусством. Некоторые идут с целью потусоваться среди своих. Но хоть косвенно в это увлекаются. Что касается Беларуси, то там наоборот всё стерилизуются и сложно говорить о радужных перспективах.
Мне кажется, белорусская и российская системы строятся на том, что все понятно. Они боятся всего, что не понимают. Я думаю, искусство имеет какую-то силу. Даже те выходки, которые я провожу в школах. Одно дело, когда об этом говорят. А другое дело, когда я показываю: смотрите, это так и есть.
Акции сопровождаются манифестами. Кто-то хочет повлиять, кто-то хочет заявить о своей позиции. Повлияет ли она на кого-то или нет? В искусстве сложно измерить некий результат.
Сложно сказать, понимает ли белорусская аудитория акционизм или нет. У меня как-то немножко глупая ситуация возникла. Я делал акцию незадолго до референдума (референдум 2022 года, всенародное голосование по внесению изменений и дополнений в Конституцию, совпал с началом войны в Украине — Hrodna.life) перед белорусским консульством в Белостоке. Изначально планировал «вторжение», потом решил, что не хочу людей подставлять: тип в балаклаве с баллончиком, мало ли что? Я предупредил [организаторов], что приду. Я кивнул, что буду выходить, и они, блин, объявляют, как будто я выхожу на сцену: «сейчас он сделает то-то, то-то». Да ну нафиг. У меня сразу весь этот дух акционистский сбился. Я уже чувствую, будто я на вручение диплома выхожу.
Возможно, когда акционист вторгается неожиданно, некоторые могут воспринять это как провокацию.
Людям не до конца понятно, что это такое. Первое, что я делал в Польше, это «лязгал гусеницами». Это зашло, потому что это была достаточно простая метафора, узнаваемое, и в принципе понравилось. Я не уверен, что они до конца понимают глубину, но в целом людям уже нравится какая-то динамика. Я думаю, всегда есть такие консервативно настроенные личности, для которых это будет просто неприемлемо.
Перформансов [в Беларуси] я последние годы мало наблюдал.То есть, это зачаточное некое состояние. У нас это нераспространённые практики. По большому счёту, акционистов, кроме себя, я знаю только Кузьмича [Алексей Кузьмич, одна из самых известных акций — «Министерство фаллокультуры» — Hrodna.life] - тип достаточно интересный. Я ему отчасти завидую, потому что всё-таки у меня еще дети, поэтому я не могу себе позволить делать то, что позволяет себе делать он. Мы с женой разошлись, дети со мной живут. Соответственно, любая проблема с полицией — мне не на пользу.
Риск есть всегда. Акция всегда подразумевает незапланированное вторжение и сложно предсказать, как на это отреагируют. Мы делали акцию «Вскрытие» возле посольства ФРГ в Варшаве. Мы хотели подойти к охраннику, предупредить, что у нас будет спонтанная акция — нам нужно было три минуты, постоим и разойдемся. Он начал сразу верещать, что сейчас вызовет полицию. Но я всё-таки в Варшаву приехал ради этого, уходить не хочется, но и в полицию не хочется. В итоге мы походили кругами, решили рискнуть, быстро акцию провели — буквально уложились в минуту, и убежали.
Когда в Белостоке за несколько дней до войны была антивоенная акция на рынке Костюшко, кто-то выступал, я хотел влезть. Я ему махнул, типа, подожди, сейчас я хочу, он всё равно полез. Я перед ним произвел акцию с разбрасыванием мяса и прочего. Оказалось, что это был вице-мэр Белостока. Я добавил символизма его выступлению. Если бы я так в Беларуси сделал, думаю, я бы уехал сразу [в участок].
В акционизме всегда есть риски. Поэтому я стараюсь выдерживать какую-то планку радикализма, чтобы стараться оставаться в рамках закона.
Не думаю, что у нас есть такие крутые перформеры, которые устроят прям что-то вау, за что люди готовы будут платить. У меня даже мысли о монетизации нет. Акционизм — это некоммерческая часть искусства. Как зарабатывать? Другими видами искусства. Есть как бы грантовые программы для перформеров — возможно, они подаются на них.
Мы пытались пару раз податься на гранты для выставок. Нас послали нахрен — красиво, отписками. Поэтому все практически выставки, которые я организую, это делается за наши кровные. Стараемся отбивать — иногда получается неплохо — донатами или продажей картин.
Я отношусь с презрением к европейскому искусству. Его загнали в парник и оно лишилось своей революционности. Если раньше оно было флагманом и гегемоном, то сейчас — нет. Власть имущие научились использовать протест в своих интересах, и они к протесту склоняют даже. Но по тем темам, которые не угрожают их власти. Возьмём экологию — ну, пришли типы, приклеили себя к стене, к картине. А как экология скажется на власти? Ну никак.
В Европе у них не так много проблем, особенно в западных странах. Но постоянно пытаются вот это закинуть в повестку, чтобы люди выпускали пар в той среде, а не в среде экономического неравенства, которое еще больше увеличилась даже под маркой этого COVID-19. Крупный капитал обогатился, а рядовой человек — многие потеряли работу.
Придем мы, варвары с востока. Если что-то поменяется в Беларуси, авангард искусства смениться с запада на восток. Потому что идей там очень много, но внутри тоталитарных режимов сложно это всё реализовать.
У нас борьба более обостренная. У нас еще четкое понимание, что есть зло и добро, у нас есть чёрное и белое, жизнь и смерть. Наше искусство более искреннее, потому что оно отражает истинную злобу и гнев. А у них как-то это всё наиграно, лакированно. Тоталитарный режим порождает более радикальное и резкое искусство. В какой-то степени это — дико прозвучит, но на благо идет. Сейчас я понимаю, что даже если режим изменится, я найду, о чем говорить.
Если акционизм станет интересен широким массам, найдутся множество конъюнктурщиков, которые попытаются туда втиснуться, если увидят там пространство для монетизации. С другой стороны, если оно станет более популярным, появится больше акционистов, которые внесут туда свою лепту и приведут к его развитию.
У каждых художника или художницы путь свой. Для того, чтобы быть перформером или перформеркой, не нужно заканчивать академии искусств, например, и вообще, никаких институции. В 2018 году после квир-арт-мастерских от Make out мы образовали коллектив и стали заниматься перфомансами. Потому что нам показалось, что это интересный вид искусства и способ донесения того, что мы хотим сказать.
Это не требует специфических знаний. Можно просто почитать про историю перформанса и посмотреть ключевые перформансы ведущих художников, художниц — Марины Абрамович, Йозефа Бойса. Это будет первый шаг к занятиям перформанса.
Артур Комаровский — поэт, перформер, артист и журналист, член творческого коллектива «Красный Борщевик». Издал поэтический сборник «Вода начинает жить», который получил премию Максима Багдановича как лучший поэтический дебют.
Я третий год не в Беларуси. Мне кажется, [жанр перформанса в Беларуси развит] неплохо. У нас есть и сейчас белорусские перформеры и перформерки, которые, живут не в Беларуси, но они от этого не перестают быть белорусскими художниками, художницами.
Что-то есть, есть куда развиваться. Эта ситуация послевыборная она во всех сферах, конечно, все подкосила. И в искусстве в том числе. В искусстве, может быть, даже больше. Потому что оно более реактивное, оно всегда призвано взаимодействовать с происходящим. Например, акционизм — это тоже вид искусства. Это такая реакция художника: непосредственно произошло событие — он или она отреагировал_а каким-то образом. Сейчас сложно представить акционизм в пределах Беларуси. Алесь Пушкин, Алексей Кузьмич — у них была наиболее заметная реакция на события после выборов. Но Алеся Пушкин был убит, к сожалению. А Кузьмич тоже не в Беларуси уже давно. Не думаю, что он вернется скоро [Кузьмич возвращался в Беларусь сменить паспорт в октябре 2023 года и провел в стране несколько провокационных акций, о которых рассказал, уже будучи за рубежом — Hrodna.life].
В пределах Беларуси — я не знаю, каким образом это можно всё делать, если учитывать, что акция — социальное и политически ангажированное искусство?
Акция — это всегда что-то такое, что сводится к определенному жесту или декларации со стороны художника или художницы. Можно привести пример — был такой художник Роберт Раушенберг. Когда его пригласили поучаствовать в выставке портретов, он в ответ на это прислал телеграмму и подписал, что вот эта телеграмма и есть портрет — владелицы галереи. Это такой жест выразительный.
Если наше постсоветское пространство — Павленский, группа «Война», «Pussy Riot». Здесь тоже есть конкретное действие художника или художницы. В основном, он или она использует свое тело, которое является инструментом. Вместо тела может быть что-то более метафорическое вроде биографии или памяти. Здесь нет художественного инструментария типа холста или красок, кистей. Произведением в этом случае можно назвать действие.
Это, мне кажется, тоже отличает перформанс от акций. Там скорее больший акцент на том, что в результате этой акции появилось. Перформанс — акцент больше на самом процессе. И то, каким образом художник или художница взаимодействует в процессе перформанса со зрителями, зрительницами. Здесь также важна документация этого перформанса.
Довольно часто перформанс — это что-то про действие, которое будет происходить в определенном месте в определенное время. Там есть примерный сценарий. Также там предполагается реакция зрителей и зрительниц. То есть, ты можешь как бы предугадать вот, но как на самом деле всё это закончится, непонятно.
Совокупность многих факторов: и общественное восприятие, и арт-сообщества, кураторы, критики. Всё это складывается в картинку, результат. Таким образом кто-то со стороны решает, искусство это или нет. Это как сказать, хорошая песня или нет. Какая там мелодия, как она построена? Но если там все идеально, а песня все равно тебя не трогает — это уже другой момент. То же самое с искусством. Там может быть всё технически идеально, но при этом вообще ничего тебе не говорить, не затрагивать никакие твои чувства, эмоции. Поэтому многое зависит и от самого человека и его восприятия.
Если говорить о белорусском перформансе, нужно ознакомиться с тем, что делала Людмила Руссова. Ее считают ключевой фигурой, потому что она была первой, кто стала этим заниматься. Это всё происходило там в конце 80−90 годах. Примерно в это же время он во многих странах развивался как искусство. Людмила Руссова продвигала этот жанр у нас — и довольно успешно.
Перформанс «После» — она его проводила на закрытии галерейного пространства «Шестая линия», которая закрывалась в 1998 году. Это было подведение итогов и осознание того, что впереди ничего нет и не будет в ближайшее время в плане современного искусства.
Её подругу и соавторку тоже можно посмотреть, почитать — Ирина Ануфриева. Она продолжает делать перформансы. «Бергамот» [дуэт Ольги Масловской и Романа Троцюка] тоже начинали там 30 лет назад. У них богатая творческая биография. Есть портал «Коллектор» — там собрано много художников и художниц, там краткая информация о них и ссылки на работы.
[Темы поднимаются] разные. Это может быть не политически и социально ангажированное. Тема памяти — она довольно частая для Беларуси. Памяти как концепта — это может быть перформанс про своих предков, про конкретное событие, которое происходило в прошлом и его осмысление в настоящем моменте.
Про тему родины, что такое «дом» — особенно сейчас это довольно часто. Экологические тоже можно к этому перечислить, феминистские, квир, гендерные.
Для нас сейчас близка тема насилия, власти и дискриминация. Я думаю, что художники, художницы в основном работают в этом поле. И, может быть, для тех, у кого нет войны, нет политических заключенных, эти темы не настолько актуальны. Художники, художницы откликаются на события, которые их затрагивают, их жизнь и жизнь их близких, их страны.
Не может быть, конечно, такое, что всё в стране хорошо. Всё равно есть, что можно критиковать. Но это не политзаключённые, не система власти. Может быть, это просто экология. Какие-то такие вещи про семью — что-то не политически окрашенное.
Изначально перформанс задумывался как способ борьбы с капитализмом в искусстве. Перформанс, как и акции — это что-то, что нельзя продать. То есть художники и художницы не создают какой-то физический объект чаще всего. Поэтому это нельзя монетизировать. Сейчас художники, художницы, которые занимаются перформансом, я думаю, зарабатывают просто гонорарами. Вот приглашает, музей или галерея художника художницу сделать перформанс. Он или она за это получает гонорар.
Вообще, это очень сложно, если у тебя нет имени особо. Могут быть гонорары, но очень маленькие, и вряд ли на них можно прям жить. Но если у тебя есть имя, я думаю, что у тебя нет проблем с гонораром.
Все зависит от того, будешь ли использовать там какой-то реквизит, сколько? Что тебе нужно для того, чтобы создать [перформанс]? Потому что есть перформансы, где кроме тела, тебе ничего не нужно. Ты продумываешь идею — мне кажется это самым важным, то есть, что ты хочешь сказать и каким образом. А потом всё разрастается и ты понимаешь, что тебе нужно для этого.
Некоторые продумывают перформансы довольно долго. Например, французская художница Орлан стала известной после того, как начала делать пластические операции в режиме онлайн. Для этого нужно побольше надо времени, чтобы подготовиться.
Всё зависит еще и от того, сам ты или сама к этому идёшь. Если ты в состояние все это быстро организовать — неделя, может быть.
Мне кажется, что это хороший способ диалога с аудиторией. Потому что в основном это взаимодействие на эмоции, чувства. Когда ты, задействуя своё тело, пытаешься взаимодействовать с другими, это всегда проще и лучше, чем взаимодействовать при помощи картин, скульптур. Мне кажется, проще, когда ты видишь живого человека, художника, художницу, которая испытывает боль, радость, приглашает тебя разделить эти чувства. Это всегда действеннее, чем нарисованное что-то.
Нет однозначного восприятия того или иного искусства. Кому-то «Мона Лиза» нравится, а кому-то — нет. Про объективность сложно говорить в искусстве.
Акционизм — это политически ангажированное что-то. Власть на него реагирует, потому что эта акция как бы к ней обращается. В принципе, любое искусство, если оно говорит правду, которая не нравится власти, либо которая может воздействовать на людей, образовывая их, просвещая, — это неудобно для власти — чтобы люди были знающими, чтобы они понимали, что происходит. Власти это не нужно. Они пытаются устранять всех, кто хочет высказывать свою позицию и рассказывать людям, что еще есть варианты. .
Я не вижу основания считать, что белорусский перформанс отстаёт. Мне кажется, из-за того, что многие художники, художницы выехали, таким образом мы стали ближе других традиций, европейскому перформансу. То, что сейчас мы делаем, вполне соотносимо с европейским и мировым перформансом.
Поскольку это реакция на происходящее, а мы не знаем, что будет завтра, сложно сказать, каким образом [перформанс будет развиваться]. Возможно, мы всё ещё будем рефлексировать на тему опыта жизни в другой стране, поиска дома. Отсюда поиски своей идентичности, поиски своего места. Мне бы хотелось, чтобы мы уже заканчивали рефлексировать на эту тему, потому что уже слишком много и иногда это уже не так качественно сделано, потому что сливается с другими. Надо исследовать другие сферы, другие места, других людей и что-то делать с этим опытом.
Хватает ли в центре Гродно продуктовых магазинов? Споры об этом вызвало открытие на углу Советской…
Нарядная хвоя, свечи, новогодние венки и гирлянды, светлый или темный фон на выбор. Гродненские фотостудии…
Власти создали новую платформу “меркаванне.бел”. Ее позиционируют как онлайн-площадку, на которой каждый сможет в свободной…
Коллекция одежды гродненки Екатерины Корлатяну дебютировала этой осенью на Парижской неделе моды. А начиналось все…
Гродненец Роман Нагула почти полжизни работает с деревом. Школьником он начинал с бейсбольных бит, а…
Гродненка Анна Тарковская почти круглый год собирает травы, а потом плетет из них венки. За…
