Экс-боец «эскадрона смерти»: я участвовал в убийствах оппозиционеров

В аккаунте на Facebook Юрий Гаравский о себе написал коротко — «хороший человек». В сентябре 2019 года он обратился в русскую редакцию DW, заявив, что 20 лет назад участвовал в похищениях и убийствах белорусских оппозиционеров — противников президента Александра Лукашенко. Гаравский утверждает, что в 1999—2003 годах был бойцом СОБРа — специального отряда быстрого реагирования внутренних войск МВД Беларуси. По словам Гаравского, по приказу сверху вместе с сослуживцами он похитил и убил экс-министра внутренних дел Беларуси Юрия Захаренко, экс-главу Центризбиркома Виктора Гончара и бизнесмена Анатолия Красовского, который поддерживал белорусскую оппозицию.

Весной и осенью 1999 года эти три человека пропали. Расследование их исчезновений в Беларуси до конца доведено не было. В 2004 году спецдокладчик Парламентской ассамблеи Совета Европы (ПАСЕ) Христос Пургуридес, изучив все обстоятельства, пришел к выводу, что Захаренко, Гончара и Красовского похитили и убили бойцы СОБРа под командованием подполковника Дмитрия Павличенко с ведома руководства страны. Такую версию разделяют правозащитники и родные пропавших, но доказать ее пока не удалось.

41-летний Юрий Гаравский бежал из Беларуси в Европу, где попросил политического убежища. Его ходатайство сейчас рассматривается. Он показал DW оригиналы и копии некоторых документов, подтверждающих его утверждения. Проверив, насколько это возможно, факты, о которых он говорит, и исходя из высокой общественной значимости этой темы, DW решила опубликовать его интервью. Оно составлено в результате нескольких бесед с Юрием Гаравским.

DW: Юрий Гаравский — это ваше настоящее имя? Вы хотите под ним фигурировать в интервью, осознавая все возможные последствия?

Юрий Гаравский: Да, настоящее. Да, хочу, чтобы интервью вышло под моим именем.

— Где вы сейчас находитесь?

— В одной из стран Европы.

— Когда и почему вы решили покинуть Беларусь?

— В октябре 2018 года. О причинах и о том, как мне это удалось, я пока не хотел бы говорить.

— Как и когда вы оказались в СОБРе?

— В 1996 году меня призвали в армию, я попал в войсковую часть № 3214 внутренних войск МВД, в третью роту первого батальона. Прошел учебный курс, отслужил срочную службу. Когда она подходила к концу, спросил у старшего лейтенанта Микши: «У меня на гражданке ничего не будет. Может, здесь где-то есть место?» Он ответил: «Да, подойди к Павличенко (создатель СОБРа подполковник Дмитрий Павличенко. — Ред.)». Тот сказал: «Оставайся по контракту в первой роте, а потом я тебя выдерну».

Это была весна, май месяц 1998 года, когда я подошел к Павличенко. И в том же году я оказался в спецотряде. СОБРом он стал называться официально в 1999 году, в июне, но костяк группы формировался за год до этого. В течение полугода было набрано еще порядка 10 контрактников. Все мы стали основой СОБРа.

— Сколько вам было лет, когда вас взяли в СОБР?

— 20 лет. Я стал заместителем командира первой группы, в ней было 20 человек. Я числился за вторым взводом первой роты войсковой части № 3214 инструктором по рукопашному бою. Офицерская должность контрактника.

— Чем тогда занимался СОБР?

— Мы готовились к задержанию бандитов, так же как «Алмаз» и «Альфа» (антитеррористические подразделения МВД и КГБ Беларуси. — Ред.). Отрабатывали «на раз-два» те же самые навыки задержания преступников — в машине, в автобусе, в вагоне. Подход, отход, доставание людей из машины.

— Что входило в ваши обязанности как замкомандира группы?

— Писать рапорты. Когда производилось задержание преступника, нужно было писать рапорт — задержали того-то тогда-то — и сдавать в РОВД. Такой же рапорт я писал для себя в отряд.

— До весны 1999 года — до исчезновения белорусских оппозиционеров — кого вы задерживали?

— Рядовых обычных преступников, которые торговали наркотой на квартирах. СОБР же создали как отряд быстрого реагирования по борьбе с оргпреступностью. Мы тогда ездили в Оршу, в Могилев, в Горки и отрабатывали навыки задержания преступников.

— Каким было первое задержание, в котором вы принимали участие, кто это был?

— Это в Орше было… Четыре человека, на них в общей сложности было 16 убийств. Они коммерсантов вывозили в лес, давали телефон позвонить родным, чтобы те привезли определенную сумму денег. Деньги они забирали, а коммерсантов убивали. Из этой четверки троих мы… ну, мы так решили… Одного довели до суда. Потом мы узнавали, он был приговорен к высшей мере наказания.

— Но ведь убийство этих троих без приговора суда — это просто внесудебная казнь.

— У этих людей был охотничий обрез. И мне хочешь не хочешь нужно было выстрелить, чтобы они не выстрелили в меня.

— Когда говорят об «эскадронах смерти» в Беларуси — это о СОБРе?

— Так нас назвала пресса. Это СОБР, его фактическим командиром был Дмитрий Павличенко.

— Какие отношения у вас с ним были?

— В баню вместе ходили, знал его жену, сына. Нормальные отношения, служебные. Если куда-то на шашлык, на пикник, там просто — Валерьич, а если в отряде, то — товарищ майор, товарищ подполковник. Субординация соблюдалась.

Похищение и убийство экс-главы МВД Беларуси Юрия Захаренко 7 мая 1999 года

— Вы занимались задержанием преступников. Как получилось, что бойцы СОБРа стали похищать и устранять представителей оппозиции?

— Когда нам был указан объект — Юрий Захаренко, где-то полторы недели отслеживали его.

— Кто вам давал такие указания?

— Не мне лично, а нашей группе. Восемь человек нас тогда было, Павличенко подходит и говорит: «Есть объект, за ним нужно будет проследить, и потом — если что — нам дадут команду и будем его задерживать».

— Фамилию «объекта» назвал?

— На тот момент ничего не говорил.

— Но когда вы «объект» увидели, вы же поняли, что это экс-глава МВД Юрий Захаренко. У вас не возникло никаких вопросов к Павличенко, что это не бандит, а оппозиционер?

— Ну, насчет оппозиции, знаете, особо никто не разговаривал с нами. Нам был дан приказ — мы его исполняли. Когда человек начинает задавать лишние вопросы, его либо отстраняют, либо говорят: «Ты нам не подходишь. До свидания».

— Как происходила слежка за Захаренко?

— Следили на двух машинах внаглую, мы не скрывались. Он это сам прекрасно видел и понимал. В конце апреля Павличенко стал часто уезжать c нашей базы в Воловщине (примерно в 30 км от Минска. — Ред.). Потом в один из дней он мне сказал: «Юра, поедешь со мной завтра». День ездили и следили за каким-то человеком. Когда я его увидел, то узнал Захаренко. Бывший министр. Вопросов я не задавал, почему мы следим и что делаем.

А 7 мая утром Павличенко уехал и где-то после обеда вернулся и сказал, что надо будет задержать Захаренко и ликвидировать. Тогда в первый раз была озвучена фамилия. Мы сели в две машины — BMW 525 красного цвета и Opel Оmega темного цвета — и выдвинулись в район улицы Воронянского (в Минске. — Ред.). Мы знали, где Захаренко поставит свою машину и сколько метров ему идти от стоянки до дома.

Я с Павличенко был в машине, плюс еще сидели Бородач Юра и Шкиндеров Сергей. В другой машине — Карпович Дима, Новаторский, Кожевников, Панков и Румянцев Леша. Румянцев и Карпович встали в начале и конце дома. Я и Шкиндеров — мы были повыше — когда узнали, что Захаренко припарковался и пошел в сторону дома, пошли за ним. А Кожевников и Панков пошли ему навстречу. Они предъявили ему документы: «Мы сотрудники милиции, просим присесть в автомобиль». Тут же мы подошли и сказали: «Руки за спину». Надели Захаренко наручники, подъехала машина, Opel. Мы посадили его в машину на заднее сиденье.

— Захаренко понимал, кто его захватил? Он что-нибудь говорил?

— Он лишь сказал: «Сделайте так, чтобы не было больно». Все. Но мы это проигнорировали, в машине ничего не говорили, просто играла тихая спокойная музыка.

— Что делал Павличенко при захвате?

— В машине сидел. Остальные потом сели к нему в BMW, и мы уехали в район Воловщины. Это учебная база внутренних войск. У нас там была квалификация на краповый берет. Там же есть и стрельбище. И вот в район этого стрельбища мы подъехали, достали Захаренко из машины. Он был в балдахине: мы, когда его в машину садили, надели ему балдахин, такую без глаз черную шапку, и вывезли. И когда Захаренко из машины выставили — положили на землю, Павличенко мне машет, типа, давай пистолет. Перед этим он дал мне пистолет.

— Что за пистолет?

— Пистолет ПБ — бесшумный. Внешне похож на пистолет Макарова, но немножко модернизированный. На нем был глушитель. Павличенко два раза выстрелил в Захаренко в район сердца. Захаренко лежал на животе. Минут 10−15 подождали. Шкиндеров нагнулся, потрогал, есть ли пульс. Сказал, что нет. Водитель открыл багажник BMW, там уже была клеенка, мы положили тело в багажник и поехали к Северному кладбищу в Минске. Там крематорий и кладбище друг напротив друга находятся.

В крематории нам открыли ворота с другой стороны, куда можно на машине заезжать. BMW заехал прямо в помещение. В нем уже стоял гроб на тележке, положили туда тело. Клеенку положили в ноги, крышкой накрыли и толкнули. И гроб поехал в … ну, я не знаю, куда… в печь — не печь… Мы вышли на улицу, закурили, стали ждать Павличенко. Он остался в помещении.

— Как долго вы его ждали?

— На время никто не смотрел. Может, минут 20−30. Потом Павличенко вышел с черным полиэтиленовым пакетом в руках и ушел с ним в сторону Северного кладбища. Там есть спецучастки, кладбище очень большое. Куда он там пошел — не знаю.

— Сколько он отсутствовал?

— Порядка 30−40 минут.

— Кто-нибудь из работников крематория вас видел?

— Никого кроме охранника на входе не было.

— А как могут посторонние люди сами сжечь тело в крематории?

— Объясняю. Скорее всего, Павличенко перед всей этой историей прошел курс обучения, поспрашивал, где и что. Даже видеокамеру — там камера есть — он пошел и отключил.

— Есть версия, что Захаренко перед смертью пытали, отрубили руки, и что существует видеозапись этого.

— Нет никакого видео, никакой фотодокументации, никто его не пытал. Ему ничего не отрезали — этого ничего не было.

— Вы совершили убийство. Что было на следующий день?

— Ничего особенного. Кто хотел — взял неделю отдыха, съездил в санаторий МВД на Нарочь (озеро в Беларуси. — Ред.). Кто-то неделю отдыхал с родственниками. Кто не хотел — продолжал работать.

— А лично вы спали хорошо?

— Лично я — как бы да.

— После убийства вас как-то отметили, дали новое звание?

— Нет, ничего.

Похищение и убийство экс-главы Центризбиркома Беларуси Виктора Гончара и бизнесмена Анатолия Красовского 16 сентября 1999 года

— Исчезновение Гончара и Красовского — тоже дело рук вашей группы?

— Да. Павличенко нас за два или три дня до этого собрал. Мы тогда находились на базе СОБРа в районе между Бегомлем и Докшицами, тренировались. Он собрал наш костяк и говорит: «Кто поедет на задержание? Надо будет двоих задержать и ликвидировать».

— Не уточнил, кого именно?

— Нет. Поймите, я говорю, как был разговор: «Значит так, вы решайте, кто поедет на задержание, кто будет копать ямы». Кто-то переспросил: «Ямы или яму?» Он сказал — две, потому что люди будут на машине. Ну, мы тогда между собой переглянулись и уже поняли, кто остается, а кто поедет. Сказали, мы уже все решили. Павличенко говорит: «Ну что, я вам дам команду». Его не было два дня, на третий день он приезжает и говорит: «Все, сегодня едем работать».

Мы день ничего не делали и ближе к вечеру, где-то часов в семь, выдвинулись из Витебской области на Минск. Павличенко уже знал, в какое время и где эти люди будут. Мы приехали, он говорит: «Люди будут в этой бане». Перед тем, как выезжать, Павличенко опять дал мне пистолет и кобуру. Мы в гражданке были, я надел кобуру.

— А Павличенко говорил вам, что это «расстрельный пистолет» (так называют пистолет для исполнения смертных приговоров в Беларуси. По словам бывшего начальника минского СИЗО № 1 Олега Алкаева, этот пистолет по указанию сверху выдавался накануне дней, когда исчезли Захаренко, Гончар и Красовский. — Ред.)?

— Нет. Я видел — пистолет с глушителем, понимал, что это специальный пистолет. Я его положил в кобуру, и мы выехали в сторону Минска. Остановились возле бани на улице Фабричной. Это тупиковый двор. От бани можно было выехать только в одном направлении, где проезжая часть. Я прошелся, осмотрелся, говорю: «Так, ребята, вот здесь оставим нашу машину. Когда будет ехать их джип — перерезаем дорогу. А вторая наша машина подпирает, чтобы они не смогли ни назад, ни вперед сдать». Дальше ждали часов до 11 вечера.

— Кто участвовал в задержании?

— Всего нас было восемь человек. Я и Панков работали по Гончару, а Бородач и Кожевников — по Красовскому. Я достал из бардачка специально взятую металлическую цепь — сантиметров 50 длиной. Говорю: «Паныч, когда будешь за дверь дергать — подожди, я разобью стекло, и потом ты дернешь дверь» (чтобы дверь не смогли заблокировать изнутри. — Ред.).

Гончар и Красовский последними вышли из бани, сели в машину. Улица темная, там фонарей нет, людей не было — мы контролировали. И когда пошло движение их машины, мы перекрыли дорогу. Я сделал буквально два шага, разбил стекло и цепью попал в губу и переносицу Гончару. Панков открывает дверь, я этой цепью беру Гончара на задушку, достаю его из машины, кладу на землю.

— Где был в это время Павличенко?

— Уже сидел в машине спереди.

— А что с Красовским?

— Другие люди Красовским занимались, он был за рулем. Конкретно я не видел, но стекло ему не били. Его просто выдернули и увезли на другой машине.

— Какой была реакция Гончара и Красовского?

— Никто ничего не кричал. Наш водитель сел в черный джип Cherokee — в машину Красовского, а мы сели в свои машины и поехали в сторону Витебска. Где-то на кольцевой есть «карман» на съезде на витебское направление. Мы останавливаемся, Павличенко выходит из машины. Подходит какой-то человек, одетый во все темное, засовывает голову и говорит: «Показывайте». Мы снимаем балдахин, слышим, этот офицер говорит Павличенко: «Да, это он». Мы надеваем Гончару балдахин, Павличенко садится в машину, мы уезжаем.

— Почему вы решили, что это был офицер, если он был в штатском?

— У него погон не было, но кто еще может так проверять? Думаю, только офицер.

— Куда вы дальше поехали?

— До Бегомля, там в 5 километрах военная база была законсервированная. На тот момент на ней СОБР базировался. Там в начале дороги оставили джип Красовского, в деревья его закатили, дали задний ход. Около полосы препятствий достаем Гончара и Красовского, кладем их рядышком. Яма уже была готова. Это была могила.

— Кто ее копал?

— Когда мы приехали, я увидел там Балынина, Шкиндерова Сергея, увидел Юру Будько.

— Во сколько это было?

— Где-то в районе половины первого — в час ночи. Ко мне подходит Павличенко, я ему даю пистолет. И Павличенко делает два выстрела в область сердца Гончару и два выстрела в область сердца Красовскому. После первого выстрела Гончар вскрикнул, потому что, видимо, пуля не в сердце попала, а где-то рядышком прошла. Ну, а второй выстрел его уже приговорил.

— Почему пистолет сначала был у вас, а потом вы его передавали Павличенко?

— Павличенко — любитель пафоса, но носить оружие он не любил. А почему мне отдавал пистолет — есть понятие иерархии, я уже служил по контракту полгода, а другие только заступили. Ну, или он, может, мне больше доверял.

— Что произошло дальше?

— Мы постояли-покурили минут 10−15, проверили пульс. Люди были мертвы. Раздели их. У Гончара на левой ноге, или на правой, точно не помню, не было большого и указательного пальцев. У него в ботинке была стелька ортопедическая. Наверное, чтобы нормально ходить. Сложили одежду в один большой пакет, отдали, по-моему, Кожевникову. Он пошел, прямо на дороге облил пакет бензином и начал палить вещи.

А Гончара и Красовского… Подошли ребята еще, мы взяли — кто-то за ноги, кто-то за руки. Я нес Гончара за левую руку, Юра Бородач тоже со мной нес. В ногах был Панков… и побросали их в яму, первым — Гончара, вторым — Красовского. Яма была достаточно глубокая, 4−5 метров. Мы, здоровые мужики, закапывали ее минут 40. Обувь Гончара и Красовского я тоже туда бросил, потому что она долго горит. Тела мы закопали, а вещи сожгли.

— А что с машиной Красовского?

— Возле базы рядышком место было подготовлено. Там такая старая проселочная дорога, прямо на ней была выкопана яма. На следующий день Будько Владимир и водитель БТРа — солдат-срочник — взяли машину Красовского и загнали ее туда. БТРом раздавили этот джип и закопали.

— Когда вы выезжали на захват Гончара и Красовского, вы понимали, кто эти люди?

— Нет. Мы не знали. Я тогда и фамилии-то Гончара не знал. Потом Павличенко рассказал, что это был Гончар, а про Красовского он вообще ничего не говорил. А дня через три Павличенко приехал и говорит: «Вот вам, ребята, за Гончара и Красовского». И дает нам по тысяче долларов.

— Исчезновение Гончара и Красовского в те дни было темой номер один в Беларуси. Об этом сообщали все СМИ. Вы понимали, в чем дело?

— Мы понимали. Но мы спокойно к этому относились, потому что были уверены, что никто об этом не узнает, настолько синхронно мы сработали, без свидетелей. По Захаренко свидетели были, люди могли видеть, кто куда кого сажал. А по Гончару и Красовскому — это было почти ночью в начале двенадцатого, никто ничего не видел.

— В СМИ писали, что в так называемом «эскадроне смерти» люди идейные. Якобы Павличенко перед похищениями зачитывал задания от имени президента, что выполнить такой приказ — это большая честь и т. д.

— Не было этого ничего. Все приказы отдавались в устной форме. Такое понятие как приказ, напечатанный такого-то числа, — это миф.

— Вы могли бы показать место захоронения Гончара и Красовского?

— Послушайте, прошло уже больше 20 лет. Да, тела, скорее всего, разложились, но кости должны остаться. Машина никуда не делась. Она где закопана, там и будет лежать — сгнившая. На том месте, где было совершено убийство, от четырех пуль отскочили гильзы. На следующий день никто из нас не ходил их искать. Это лес. Отскок гильзы — от 4 до 6 метров. Их там реально найти, эти четыре гильзы там и будут лежать. Если серия пистолета известна, если есть закрепленные за ним серийные патроны, то по гильзе, по пуле в теле можно выяснить, из какого пистолета стреляли.

— Кто помимо вас может подтвердить то, что вы рассказали?

— Те, кто сейчас работают в структурах МВД, и те люди, которых я пофамильно знаю. Не больше 14 человек. Мы сидели, смотрели друг другу в глаза. И никто бы никогда в жизни вот это не рассказал.

— Между собой вы эти вопросы обсуждали?

— Нет. У нас как-то не было заведено. Да, мы все совершили преступления, но обсуждать, мурыжить это… Не было такого понятия.

— И ни у кого не шевельнулась мысль, что все-таки могут найти улики и доказать, что это было преступление, совершенное вами?

— А как вы можете найти улики, если на сегодняшний момент все, кроме меня (принимавшие участие в похищениях и убийствах. — Ред.), находятся при власти? У кого и что может шевельнуться?

— А у вас?

— У меня шевельнулось. Я, скажем так, такой человек… У меня позывной был «Голова». Я все анализировал, взвешивал и прекрасно знал, что через год, через два, через 5 лет все это мне аукнется.

Судьба оператора белорусского корпункта ОРТ Дмитрия Завадского, исчезнувшего 7 июля 2000 г.

— Вы знаете, что случилось с Дмитрием Завадским?

— Я в этом не участвовал. У меня был выходной, и я не могу точно сказать, наших ли рук дело Завадского. Но в день его пропажи мои ребята выходили на работу.

— А не должны были?

— Не должны. У них тоже был выходной. Обычно когда мы приходили на работу, все отмечались в журнале учета личного состава. Или если кто-то пришел в выходной день в спортзал, он тоже писал свою фамилию. Я посмотрел, кто приходил в тот день. Это были Кожевников, Бородач, Новаторский и Панков. Говорю пацанам: «Чего это вы на работу приходили?» — «А приходили позаниматься» — «Ну-ну, ясно. Понял». То есть они сказали, что приходили позаниматься, но я думаю, что они работали по Завадскому.

— В 2002 году Верховный суд Беларуси признал виновными в похищении Завадского бывших офицеров МВД Валерия Игнатовича и Дмитрия Малика, при этом их причастность к возможному убийству оператора доказана не была. В итоге они были осуждены на пожизненное заключение за убийство еще пяти человек.

— Завадского убили не Игнатович, не Малик… Малик вообще на тот момент работал в «Алмазе» (антитеррористическое спецподразделение МВД Беларуси. — Ред.). Если они убили Завадского, почему не рассказали, где он захоронен? То, что эти люди оказались за решеткой (из-за Завадского. — Ред.), для меня нонсенс.

Я вообще не понимаю, за что Завадского убили, и к чему он причастен. А вот по Гончару я задал Павличенко вопрос: «А вообще за что?» Он сказал: «У него был 100-процентный компромат для отстранения Лукашенко». В верхах сказали, что его надо убрать.

— Кто сказал?

— Я не знаю, кто сказал, я на этих встречах не присутствовал.

— А вы не думали, что вас, собровцев, со временем власти просто сдадут, представив все вашей самодеятельностью?

— Тогда надо было бы жертвовать и тогдашним министром внутренних дел Юрием Сиваковым, и тогдашним главой Совета безопасности Виктором Шейманом.

— Вы полагаете, они были в курсе того, чем занимался СОБР?

— Естественно. Сиваков был в курсе, Шейман был. Я не знаю, присутствовал или нет Лукашенко (на встречах, где СОБРу ставились задачи. — Ред.), но у меня сложилось мнение, что Лукашенко тоже об этом знал. Сивакова мы между собой называли «дедом». Он приезжал в Воловщину и в Бегомль. Приезжал к нам в бригаду — в в/ч 3214 на проспекте Скорины (в 2005 году переименован в проспект Независимости. — Ред.). Мы могли с ним там пообщаться, поговорить. Шейман тоже неоднократно приезжал.

Арест и освобождение Дмитрия Павличенко

— В ноябре 2000 года Генпрокуратура Беларуси санкционировала арест создателя СОБРа Дмитрия Павличенко по подозрению в причастности к исчезновениям оппонентов Лукашенко. Какое-то время Павличенко находился в СИЗО КГБ. Что вы об этом знаете?

— Дело было так. Мы — Павличенко, я и водитель — ехали, не помню откуда. Нас с Павличенко задержали, а водителя отпустили. Меня мурыжили часов пять-шесть — ни попить, ни покурить, ни в туалет… Я сказал, что у меня есть командир — все вопросы к нему. Меня выпустили через день. А Павличенко — вечером через три дня. Он мне позвонил, сказал, чтобы я подъехал к нынешнему «Президент-Отелю», это с тыльной стороны от президентской администрации. Там стояла наша машина. Павличенко пошел в администрацию с сотрудниками КГБ. Минут через 30−40 вышел с папкой, махнул мне рукой, мы сели в машину и поехали на базу.

— Что было в той папке?

— Уголовное дело на Павличенко, такой вот толщины (приблизительно 5 см. — Ред.). Потом мы приехали в отряд и в металлическом ведре спалили все материалы. И дальше он работал без всяких-яких.

— Вы хоть одну страничку этого дела видели?

— Нет. Все поджигалось и палилось. Вот так по одной бумажке вырывали и палили в ведре, вырывали и палили.

Жизнь после СОБРа

— Чем занимаются сейчас те, кто входил в группы по ликвидации Захаренко, Гончара и Красовского?

— Тогда мы были рядовыми бойцами, а сейчас кто-то ушел в КГБ в «Альфу» работать, кто-то — в «Алмаз» в МВД, кто-то в Службу безопасности президента, кто-то остался в СОБРе. Многие пошли на повышение — майоры, подполковники, полковники.

 — Вас тоже повысили?

— О (смеется. — Ред.), меня нет. Я же писал неоднократно рапорт на увольнение, и его все время отклоняли. Объяснял, что устал, сломался, но мне ответили: «Мы тебя уволим, если ты подпишешь бумагу». — «Какую?» — «О неразглашении военной тайны». Я говорю: «О, а какую ж я военную тайну знаю?». Прикололся так над ними. Они отвечают: «Ты сам прекрасно все знаешь, так что подписывай». В итогерапорт подписали, и в 2003 году я уволился.

— И чем занимались?

— Работал «на дядю», на своих знакомых. Изготавливали мебель, был цех. Я развозил и собирал компьютерные столы, тумбочки, шкафчики — такая мелочевка. Но заработок был хороший. Потом стал индивидуальным предпринимателем, занимался бизнесом. А в 2007 году со мной случилось ДТП, хотя мне кажется, что на меня было совершено покушение. В мою машину влетела фура — 16 дней комы, перелом позвоночника, перелом ноги, трепанация черепа. Я три с половиной месяца провел в больнице, а потом три с половиной года жил по графику больница-дом.

— Если это действительно, как вы говорите, было покушение, почему же его организаторы потом не довели дело до конца?

— А зачем? Я остался инвалидом, передвигался на двух костылях. Понимаете, что такое, когда человек никуда не может выйти, поехать? У меня были постоянные боли в ноге, спине, голове. То есть я был под наблюдением.

— Лечение, вероятно, требовало немалых средств. Откуда деньги?

— Свои сбережения, плюс мама помогала.

— А бывшие сослуживцы, Павличенко?

— Павличенко мне помогал трижды, давал деньги на дорогие лекарства — обезболивающие. В общей сложности 700 долларов.

— Как часто после увольнения вы встречались с бывшими сослуживцами?

— Практически каждый год, иногда и два раза в год. У меня был телефон Павличенко. Он мог позвонить, я мог позвонить, если какие-то вопросы были. Поддерживал контакт, скорее, он. Думаю, что ему говорили следить за мной, держать на контроле. Потому что я — единственный человек, который откололся от этой структуры, ушел на гражданку.

— Обсуждали ли вы свои прошлые дела с бывшими сослуживцами?

— Вы поймите, у людей, которые, скажем так, совершили определенное преступление, как мы, происходит осознание, переосмысление. И мы стараемся эту тему не обсуждать. Единственное — разговор года три назад. И то его начал Павличенко. Он сказал: «Что ты думаешь насчет того, что у нас было в 1999 году?» Я говорю: «А что у нас тогда было?» Он говорит: «Все, я понял». Я сделал вид, что этого не помню и не хочу вспоминать.

Попытки обращения в СМИ и бегство в Европу

— Почему вы, обладая полной информацией о судьбе Захаренко, Гончара и Красовского, так долго молчали?

— Я не молчал, все время искал возможность рассказать. В ОБСЕ писал на польский адрес, но ответа не получил. Года два назад под чужим электронным адресом, скрыв все данные, написал на оппозиционный сайт «Хартия-97»: «Здравствуйте, я такой-то. Хочу рассказать, что знаю про Захаренко, Гончара и Красовского». Они ответили: «Хорошо, давайте встретимся». А на следующий день звонит мне Павличенко и говорит: «Ты туда не ходи, потому что там тебя посадят». Я говорю: «Понял. Хорошо». После этих слов я пришел к выводу, что вся почта, что приходит на «Хартию», вскрывается и контролируется нашим КГБ.

— Вы попросили убежище в Европе?

— Да, попросил. Могу показать документ.

— При подаче ходатайства вы объяснили, кто вы, чем занимались в Беларуси?

— Да, все это я рассказал. Мне задали вопрос, почему я бежал из Беларуси. И я им рассказал все то же самое, что и вам сейчас.

— Чувствуете ли вы себя в безопасности в Европе?

— Вы знаете, пока при власти в Беларуси находится незыблемый уже больше 25 лет наш Александр Григорьевич Лукашенко, я себя не чувствую в безопасности.

— А почему в Беларуси вы не рассказали следователям всю правду о похищениях и убийствах?

— Вот если бы я это сделал, меня в тот же день и закрыли бы. И мне бы ни за что дали 25 лет минимум.

— Так уж и ни за что?

— Ну… Да, есть за что. Но я не хочу сидеть 25 лет. Тем более, что в белорусских тюрьмах это не сахар. А я сидел бы в какой-нибудь особой тюрьме, где-нибудь в Глубоком.

— Вы готовы повторить то, что рассказали, под присягой?

— Да. Я могу под присягой в суде официально все подтвердить. Могу на карте показать места убийств Захаренко, Гончара и Красовского. Я не знаю, где точно захоронен Захаренко, потому что Северное кладбище большое. Но это знает Павличенко. А место захоронения Гончара и Красовского могу с точностью до метра показать.

— Вы признались в убийстве. Вы сейчас раскаиваетесь в том, что совершили?

— Есть раскаяние, есть чувство вины… Если бы эти люди остались живы, что-то было бы по-другому в Беларуси. Я приношу искренние соболезнования родным и близким, так как я участник убийства. Прошу у них извинения. Могу показать места захоронений на карте. А дальше все зависит от них и от нашей белорусской правоохранительной системы.