Проект MAKEOUT публикует цикл материалов о жизни ЛГБТК-людей в разных городах Беларуси в 90-е — начале 2000-х гг. Один из материалов авторка Наста Манцевич посвятила Гродно и гродненцам.
У многих из нас есть общий опыт взросления в среде, когда для наших чувств и переживаний не было никакого отражения вовне, а какую-то информацию о том, что происходит, было неоткуда получить. Поэтому сейчас для меня важно ездить по разным городам Беларуси, встречаться с людьми, слушать и записывать их истории. Чтобы не оставить никому возможности позже говорить, что нас никогда не было. Как только ты говоришь, уже нельзя сделать вид, что тебя нет.
Но размещая на карту не только публичные, но и личные события из жизни ЛГБТ, её повседневность, мы возвращаем городу его разнообразие.
Оля сейчас живёт в Чехии. Я нашла её в закрытой группе Вконтакте «Радужный Гродно», когда-то Оля сама создала эту группу. Сейчас в группе изредка появляются сообщения «Девчонки, остался ли кто в Гродно?»… Я написала Оле, чтобы узнать про историю создания группы и её личную историю, и мы созвонились по Скайпу.
Оля, 32 года
Я родилась в Витебской области, в маленьком военном городке Боровка, в Лепельском районе. О своей ориентации я узнала в 12 лет. Я влюбилась в девочку старше меня на 5 лет. Тогда не было интернета, а по телевизору, радио, в газетах об этом тоже не говорили ни слова. И поэтому я росла с ощущением, что просто я, не знаю… Изгой. Что во мне что-то неправильно. Я долго думала, что должна была родиться мальчиком, потому что у меня вообще не было никакой информации, что между двумя женщинами могут быть какие-то отношения. Поэтому то, что я переживала, пока жила дома, было только во мне, во мне, во мне.
Признаюсь, я завидую детям-подросткам, которые только сейчас узнают о своей ориентации, — у них есть интернет, есть, где об этом почитать, есть группа «Дети 404». Когда мне было 12−13 лет, и со мной всё это случилось, я вообще не знала что делать.
В 17 лет я поступила в Медуниверситет и уехала в Гродно. Так я пыталась уехать от себя. Я думала, что с парнями у меня отношения «не складываются», потому что «не нашла достойного», уехала в Гродно — там с мальчиком за руку походила полгода, девочек пообсуждала… И опять влюбилась. Это был переломный момент и мои первые отношения.
Я поняла, что просто это во мне, что я этого не поменяю, как бы мне ни хотелось. И вот тогда я решила прыгнуть с моста. В Гродно есть кинотеатр «Октябрь», и возле него такой большущий мост… Я пошла туда в 2 часа ночи, перелезла через перила, а потом думаю — блин, я так хотела научиться играть на гитаре. Думаю — жалко как — в 17 лет с моста прыгнуть, так и не научившись. Ну и всё. Этот момент, эта мечта меня тогда и удержала.
Когда в 2003 году я поступила в университет и уехала жить в Гродно, я не знала там вообще никого. Ни одного человека. Я пыталась что-то узнать, слышала, что на Южном рынке был какой-то бар, я там никогда не была, только слышала, что там собираются геи. А чтобы какие-то другие места были в Гродно — «тематические» кафе, или какое-то место знакомств для «темы» — такого вообще не было. По крайней мере, когда я искала, то ничего не было.
Потом появился интернет, и это очень сильно помогло. Уже в интернете мы начали как-то общаться, знакомиться, встречаться… Это был 2006-й год, я познакомилась с парой девчонок, но мне всегда казалось, что нас больше. Что люди есть, просто их не видно, они «спрятаны». И тогда я решила создать эту группу. И, правда, — народ начал появляться, это были люди разных возрастов. Были люди постарше. Мне на тот момент было 25 лет, а им — где-то 40−45… Одна женщина была замужем, у неё было двое детей, она развелась с мужем и только-только начинала… не то что жить открыто, а просто позволила себе быть собой.
Я выросла с очень низкой самооценкой, с пониманием, что я изгой. Мне до сих пор сложно поверить, что меня можно просто любить. Этого всего можно было бы избежать, если бы я видела, что такие люди, как я, существуют. Поэтому, когда мы встретились, я думаю, многим это помогло. Это было важное общение, хотя бы потому что люди увидели, что они есть. Там были обычные, разные люди: врачи, продавцы… И это было очень круто понять, что ты не один. Что можно так жить. Что не обязательно скрываться, врать, выходить замуж… Просто… Можно жить. И когда вы вместе, поддерживаете друг друга, я думаю — это очень важно.
В нашей группе не было парней, и она была закрытая. В основном информацию о группе передавали по цепочке, добавляли друзей. И когда нас уже было много, мы решили организовать встречу. Сняли на выходные базу отдыха. Нас было человек 20−25. Это было настолько круто! Знакомые приводили своих знакомых… Пришло так много людей! Это было событие. Мы делали шашлыки, пели песни под гитару, общались. Люди друг с другом знакомились. Оказалось, что люди вообще не знали о том, что они живут в одном городе, по соседству.
Мы эту группу развивали, делали ещё какие-то встречи. Напротив Драмтеатра в Гродно есть Бернардинский костёл, и возле него — спортивная площадка. Мы иногда ходили туда играть в баскетбол. Но потом всё развалилось. Я уехала в Питер, мои знакомые девочки тоже уехали. Все поразъезжались. Скорее всего, это было связано с экономическим кризисом в Беларуси. Это был 2011 год, и надо было срочно уезжать. И мы все, кто это начинал, все мы разъехались. Мы хотели передать группу, писали, говорили, что можем передать админовские права. Никто не захотел.
У меня остались в Гродно друзья «в теме». Все, кого я знаю, живут достаточно изолированно и закрыто. Никто не живёт открыто. Я в Беларуси вообще мало кого знаю, кто бы жил открыто. Поэтому, когда я переехала в Чехию, я себе сразу сказала: «Хватит!». Никаких больше «закрыто». Когда у меня на первой работе спросили, замужем я или нет, я сразу сказала: у меня девушка.
«Лесби», «лесбиянка», — эти слова я начала использовать уже только здесь. Пока я жила в Беларуси, для меня это было неприятное слово. Это слово у нас не использовалось. Мы не говорили «мы лесби», такого точно не было. Мы говорили «мы в теме».
Гродно достаточно маленький город. И там все обо всех всё знают. Это в Минске можно как-то раствориться, потеряться, а в Гродно — сложнее. И поэтому, если уже хочется какую-то жизнь начинать вместе, рожать детей, то, конечно, в Гродно это нереально. 300 тысяч населения — ну, это очень мало, чтобы совсем потеряться.
С какой-то откровенной гомофобией я здесь не сталкивалась, но и жили-то мы достаточно скрытно. За ручки нигде не ходили. А если где-то ходили, то по тёмным улицам, где нет фонарей, втихаря. Ожидание гомофобии было всегда.
В основном мы встречались у кого-то дома. Делали такие посиделки «по-домашнему» с гитарой. Мест особо не было, да и денег куда-то пойти и посидеть тоже не было. Поэтому сидели дома. Всё наше общение всегда происходило в таком квартирном варианте. Разговаривали обо всём. В основном, конечно, у всех всё было сложно. Из тех ребят, кого я знаю, нет такого человека, чтобы родители их приняли адекватно, чтобы пытались как-то понять, принять и разобраться, сказали — ну, хорошо, давай поговорим, давай это обсудим. Это всегда была агрессия. Сразу «нет». Так было у большинства, кто сказал родителям. Но в основном, родители вообще не знали.
Мне было лет 14−15, когда я впервые в своём дневнике написала, что мне нравятся не только мальчики, но и девочки. Это было первый раз, когда я призналась даже сама себе, написав это на бумаге. Мама нашла мой дневник, прочитала и выбросила. Однажды я пришла со школы домой, а дневник исчез. Никакого разговора не было. Уже только в 17 лет я поговорила с мамой. Были слёзы. Она сказала: «Собирай вещи, ты мне такая не нужна». Водила меня к каким-то бабкам, святой водой поила… Ничего не помогло. Мы эту тему закрыли на 10 лет. Потом я постепенно начала снова ей о себе говорить, что ничего не поменялось. Я уже жила в Чехии, и она мне написала, что ей стыдно перед соседями, что я всё это делаю ей на зло… Много всего… И мы с ней не общались ещё 1,5 года, пока не вмешалась бабушка, её мама. Она ей сказала: «Будь рада, что у твоего ребёнка хватило сил не прыгнуть с моста». После этого мама постепенно начала со мной общаться… Но понятно, что доверие уже не то, что было раньше, хотя я и старалась.
Я бы хотела, чтобы таких историй было больше — просто рассказы людей, разных возрастов, отовсюду из Беларуси — из маленьких городов и даже из деревень. Вот, я росла в Боровке, это Лепельский район… И мне хочется, чтобы человек, который, допустим, абсолютно не в теме, прочитал этот текст и понял, что проблематика ЛГБТ — не где-то там только в Минске. Что это всё происходило рядом с ним. Что, вот, 20 лет назад — я ходила, думала, переживала.
Анонимно, 33 года
Я вырос в Гродно, всегда интересовался историей, но с гродненской «темой», с гродненским ЛГБТ-сообществом, будучи подростком, никак не был связан. После окончания гимназии я поступил в Минск, там тоже на первых порах у меня связей не было. И только лет в двадцать, когда широко распространился интернет, я начал общаться на каких-то сайтах, в чатах… Естественно, прекрасно помню все паниковские наши тусовки в Минске. Тогда на Паниковке было феерично.
Если вспоминать про гродненскую тусовку… Когда мне было 20 лет… Очень много рассказывали наши гродненские товарищи, что в парке Жилибера, недалеко от кафе «Берёзка», которое сейчас занимает кафе «Колобки», была лавочка, где ребята собирались, — вплоть до двадцати человек. Туда можно было прийти, как и в Минске на Паниковке, посидеть на соседней лавочке, посмотреть, и тогда уже подходили, знакомились… Но это легенды, которые я не застал. Это была середина 90-х гг. Но люди рассказывали, что чуть ли не с 60-х гг. существовала это лавочка, где тусили и знакомились ребята с ребятами. Всё это было до эпохи интернета.
Лично для меня, можно считать, знакомство с ЛГБТ-сообществом Гродно произошло на привокзальной площади. Телефонов у людей не было, компьютеров в общежитии тоже не было. Компьютер был только у моего знакомого-программиста. И когда в 19 лет я приехал летом в Гродно на каникулы, то дорвался до компьютера, дорвался до интернета, и впервые там написал сообщение, что хочу познакомиться с кем-то. И познакомился с парнем из Гродно. Он был немного меня старше, и мы договорились встретиться на привокзальной площади. Здесь у нас до реконструкции были очень большие кусты. Мне 19 лет, я закончил 2-й курс, и мы в этих кустах вместе с ним пили водку.
И такая движуха здесь была. Уже в начале 2000-х гг. были закрытые вечеринки в каком-нибудь кафе-ресторане, куда приглашали всех «своих». По личным контактам, кто кого знает, приглашали, арендовали зал. Помещение кафе, соответственно, было закрыто на спецобслуживание. Приезжали ребята в образе, переодетые в девушек, раскрашенные, очень красиво выглядели. Естественно, это были специализированные вечеринки, закрытые, где были только «свои», без знакомства с кем-нибудь туда никого не пускали. Охрана смотрела дикими глазами, таксисты — дикими глазами. Но это было очень, очень прикольно. Они смотрели с круглыми глазами и говорили, что это не их дело. Может, какие-то конфликты были, но я их не встречал. Это было очень весело — вечеринки на Южном рынке. Сейчас это всё умерло, ничего этого нет. Какие-то квартирники остались. Максимум 6−7 человек на квартире. Такого, чтобы собрать большую компанию — такого нет.
Это была субкультура для «своих», когда идёшь по городу, встречаешь знакомого человека из этой субкультуры — кивок головы, рукой махнуть, ну, или поздороваться хотя бы. Но так… «Мы всё понимаем». И сейчас, в принципе, то же самое. Это маленький город. С одного края в другой добраться… Сел, 40 минут — и на другом конце города. В любом маленьком городе это небезопасно. Заметят сразу. Выйти в Гродно в центр — заведений много, конечно, куда можно зайти, но переходя между ними… Если ты просто пьяный — поймут, «расслабился наконец-то после выходных». А если ты выйдешь с парнем — заметят всё равно.
Люди постарше, кто был адекватен, те давно уехали. Осталось по 3−4 человека, пару компаний и всё. Ничего нигде нет. Уехали либо в тот же Минск, или, поскольку здесь приграничье, то и в другие страны: Польшу, Литву, Германию… Все, кто постарше, поуезжали. Это у нас такая специфика и в Бресте.
Раньше организация «Встреча» проводила вечеринки, тренинги — там собиралось от 18 до 50-ти человек. Я читал лекции со слайдами на тему «Гомосексуализм в античности», «Гомосексуализм в средние века». Приходили слушать и взрослые, и юноши. Все разновозрастные общались между собой. Сейчас мне 33 года. Я очень общительный. Но эта тусовка, которым лет по 16−22 меня воспринимают как, ну, «старичок какой-то», «ты мужик уже взрослый, мы тебя с собой не возьмём». А люди моего возраста — пузатые, женатые… С ними и общаться-то не о чем. Сейчас это абсолютно закрыто. Хотя молодёжь сейчас пошла более открытая, у большинства уже родители знают. Либо знают одногруппники, друзья все в курсе, и вопросов нет. Там уже нет этого отторжения.
Паша, 28 лет
Я быстро понял, что в обществе эта тема под жёстким запретом и лучше об этом никому не рассказывать. До 22 лет я жил в состоянии ненависти к себе. Встречался с девушками, хотя меня возбуждали парни. Но я это скрывал и даже подыгрывал обществу. Когда кто-то говорил гомофобные вещи, я их поддерживал, потому что понимал, что если кто-то узнает, то мне не поздоровится. Я пытался прощупать почву, задавал вопросы друзьям. «А что, если бы ты узнал, что я гей?». И всегда сталкивался с негативом. «Да ты чё, я тебе морду разобью». Я понимал, что раз настолько всё серьёзно, то реально не стоит об этом говорить.
Я очень надолго закрылся. Сам от себя. Вспоминал об этом только наедине с собой, когда знал, что никто не увидит, не услышит, даже мысли твои не прочтёт. Вот только тогда я мог об этом подумать и помечтать.
В 22 года в моей жизни всё кардинально изменилось. Я встретил парня. Любовь с первого взгляда. Я не знал — гей он, не гей… Я тогда вообще ничего не знал — ни о комьюнити, ни о том, что в Гродно есть какие-то места для встреч. Ничего. И я, получается, увидел парня. У него были такие большие, красивые глаза. Я просто подумал — всё, была не была. Делать нечего. Пусть «получу по морде», пусть со мной сделают что угодно, но я хочу признаться этому человеку.
Это был знакомый знакомых. Мы все отдыхали в одном баре. И вот я отвёл его в сторону. «Можно с тобой поговорить серьёзно?». Зашёл издалека. «Восприми серьёзно, если вдруг что-то не так — разойдёмся, и ты об этом не вспомнишь, я — тоже». Но всё равно, хоть так и начал, продолжал настаивать. «У меня всё внутри переворачивается, — говорю — не знаю, что с собой сделать».
Конечно, было страшно. Очень страшно. Я даже больше скажу: в моём окружении были такие люди, которые могли бы просто порешать за это. Буквально, прирезать за углом. За то, что ты такой. Да, я очень сильно рисковал. Но я не жалею.
В итоге он сказал: «Я не гей, но у меня есть знакомые геи, они тебе смогут помочь с твоей проблемой». Я говорю: «Как они мне помогут быть с тобой?». В общем, слово за слово, и я как-то уговорил его хотя бы раз ещё встретиться, пообщаться. Мы встретились. Погуляли. Поговорили. В конце концов, он сказал: «Да, я действительно гей». Просто он боялся. Думал, возможно, ходят слухи, вдруг я просто решил его избить. Я говорю: «Я серьёзно». И я помню, мы поцеловались первый раз. Это было что-то с чем-то. Это был взрыв эмоций, внутри всё переворачивалось. Потом было очень тяжёлое переосмысление. Я мог бы сравнить его с тяжёлой болезнью, которая меняет тебя кардинально. Я очень тяжело переживал. Потому что я годами вырабатывал в себе эту ненависть. И эта борьба внутренняя — она меня прямо разрывала, мучала. Потому что логика говорила — блин, я должен ненавидеть этого человека… А сам понимаю: «За что?»
Я не мог ни с кем об этом поговорить, хотя мне очень-очень хотелось. Но не было никого, кто бы мог со мной поговорить, объяснить, что со мной происходит. Помогала какая-то информация, которую я находил, когда уже появился интернет — какие-то романтичные моменты про геев из кино и литературы. Позже, мой парень привёл меня в организацию «Встреча», познакомил со всеми, кто там на тот момент был. Самое классное было то, что там ты мог обнимать любимого человека и целовать его при всех. Куча народу, и никто тебя за это не осуждает. И не бьёт, ничего.
Я до сих пор, честно говоря, не понимаю — почему так произошло. Почему столько ненависти вокруг? Почему люди относятся к этому так негативно? Почему общество так это не принимает? Просто, реально, не понимаю.
