«Чтобы музей работал, нужно нарушать закон». Почему кризис в белорусском музейном деле не проходит

Госконтроль Гродненщины недоволен работой музеев. Мол, в некоторых учреждениях «не созданы условия по сохранности музейных предметов». А в Лиде нашли, что в одном из музеев в фондохранилище не обеспечен микроклимат, нет мебели для хранения, некоторые вещи хранятся прямо в коридоре, нет четкого учета. Hrodna.life спросил у специалистов, действительно ли есть такие проблемы у региональных музеев, и в чем их причины.

Скрытые убытки, нарушения законодательства и вредительство

КГК сделал свои выводы, когда проверял, как реализуется программа «Культура Беларуси», по которой в Гродненской области выделили 25,8 млн руб.

Например, в одном из учреждений культуры, получавшем субсидии, нашли скрытые убытки у торгово-производственного подразделения на 290 тыс. рублей (их закрывали из доходов от культурной деятельности). В некоторых учреждениях нашли нарушения бюджетного и налогового законодательства более чем на 1,03 млн рублей и факты ущерба на 12 тыс. рублей.

«Отношение в Гродненской области всегда было на высоком уровне»

Эти цифры никак не касаются Гродно, заметил специалист, хорошо знакомый с актуальной ситуацией в музеях. При том в Лидском музее, к которому есть претензии у КГК, очень хороший коллектив. С коллективами могут быть проблемы в других райцентрах. К примеру, музеи Новогрудка «почти полностью поувольняли еще в 2022 году», — говорит источник Hrodna.life.

Культуролог и музеевед Регина Лавор, основательница Ивьевского музея национальных культур, также удивилась цифрам КГК.

Она работала в музее с 2009 по 2013 год. Отношение к музейному делу, музейным предметам, к сотрудникам в Гродненской области всегда было на высоком уровне, отмечает женщина.

«Там работали и работают специалисты, которые хорошо знают свое дело, любят его, и гродненский [областной] музей всегда поддерживал небольшие музеи — и лидский, и ивьевский — в том, как надо работать, что делать, приезжали методисты и помогали».

При том, когда создавался ивьевский музей, финансирования почти не было. Вся работа шла на энтузиазме сотрудников, подчеркивает Лавор. Однако музейные предметы никогда не приобретались без документов. Фондозакупочная комиссия принимала предметы, решала, куда их отнести, в какой фонд; им присваивался номер, все подписывалось и хранилось в фондохранилище.

Музейные бюджеты: деньги идут на коммуналку, а не на предметы

Бюджет каждого музея состоит из средств, которые выделяет государство, и средств, которые зарабатывает музей на платных услугах. Когда закладывается бюджет музея, точно прописывается, сколько средств отводят на какие нужды: на зарплаты, налоги, коммунальные услуги.

«Музейные предметы мы могли приобретать только за счет внебюджетной деятельности», — объясняет специалист. Бюджет музея разрабатывает и предоставляет руководитель вместе с бухгалтером. «Но дело в другом — насколько этот бюджет принимается, насколько он урезается». В результате сначала закрываются первоочередные вопросы. «На конец года почти не остается денег, которые были бы потрачены на работу музея: приобретение оборудования, предметов. Ведь из этих параграфов [бюджета] деньги перебрасываются на коммунальные платежи, заработную плату».

Каждый музей — это отдельное юридическое лицо, имеющее свой счет, бухгалтера, печать, устав. Если музей нуждается в оборудовании, музейных предметах, их сохранении, и руководитель с экономистом составляют бюджет, то он просто не должен обрезаться, убеждена Регина Лавор. По программе «Культура Беларуси» действительно тратят немалые средства, но она не допускает, что проблема именно в том, что руководители музеев неправильно их использовали и получили убытки. «Люди, с которыми я работала, горят музейным делом и делают почти невозможное, чтобы сохранить предметы».

«Мы с сотрудниками ездили в экспедиции на собственной машине и покупали предметы за свои средства. Ведь был план по предметам фонда, а денег в бюджет на приобретение не было», — вспоминает специалист.

Проблема фондохранилищ

Фондохранилища музеев действительно в плохом состоянии: не хватает оборудования, помещений. Это прежде всего касается не крупных республиканских музеев, а районных. «Даже если есть фондохранилище, в нем не хватает шкафов, полок, и на это не выделяют средств. Я думаю, ситуация не могла улучшиться — скорее всего она могла ухудшиться», — убеждена Лавор.

Сейчас существует много оборудования для фондохранилища. Это многоярусные и многополковые шкафы, стеллажи с выдвижными ящиками (драйверами) и картотечные шкафы, для хранения картин и гобеленов, шкафы передвижные, для сохранения одежды. Микроклимат в фондохранилище должен быть одним, с определенной температурой и влажностью. Для сохранения отдельных предметов существуют шкафы климатического хранения. Для работы нужны стремянки. «Оборудование очень дорогое. Не думаю, что музеи его могут себе позволить, поэтому каждый ищет выход, как может. Отсюда и нарушения».

«Десять лет назад это были цифры, несравнимые с нашим бюджетом. Например, мы могли приобрести в фондохранилище один шкаф. Вопрос решили так: библиотека списала металлические стеллажи от книг, мы забрали их в музей, выдраили, покрасили, собрали, поставили. И вот так просто, на открытых полках, хранились и хранятся музейные предметы. Даже термометры в фондохранилище приходилось приобретать из своего кармана, или из внебюджетных средств, которые ты и так не знал, на что распределить».

Также существует проблема хранения габаритных предметов. Например, фондохранилище Ивьевского музея национальных культур — около 25 кв. м. «Если подойти грамотно к подбору оборудования, то этого достаточно для такого музея».

Но с начала открытия музея не тратили денег на оборудование в фондохранилище, не говоря о том, чтобы создать микроклимат для хранения музейных предметов. «Этого не было во время моей работы, и, думаю, этого нет и сейчас».

Законодательство и реальность

«Работать с законодательством, которое существовало и существует — просто невозможно. Чтобы действительно работал музей, руководитель должен это законодательство постоянно нарушать, обходить, обманывать, что-то придумывать. Ведь финансовая система, налоговая, музейные инструкции разработаны не в контексте сотрудничества с коллективами и руководителями, а спущены сверху.

Я ушла с должности, потому что не могла повлиять на эту систему, и чтобы не сесть в тюрьму в результате бесконечных проверок. Только одно, что реконструкция здания шла с нарушениями строительных норм… и в итоге пол второго этажа положили на вековые обветшавшие балки, и через какое-то время пол стал проваливаться. Вопрос закрыли, подкрепив пол, залатали дыры и построили постоянные экспозиции. Бешеные деньги выбросят на ветер", — вспоминает Лавор.

Несоответствие законодательства реальным условиям может провоцировать и недостаток своевременного учета экспонатов. «Например, мы берем какой-то предмет в фонды музея. Когда мы его взяли в основной фонд, и с этим предметом что-то случилось, мы не можем его списать, нужно готовить кучу документов, все это подавать в министерство. И ты несешь за этот предмет такую ответственность, что не каждый музей идет на это. Поэтому получается так: поехали в экспедицию, взяли какие-то предметы, и дальше решается, куда их отнести, каково их состояние, возможно ли их реставрировать. Реставрация — очень дорогой и сложный процесс, и не каждый музей может себе его позволить. Поэтому может получиться так — пришла проверка, и у музея нашли какие-то предметы, которые не учтены. Ведь если вы взяли этот предмет в основной фонд и его там съели мыши или моль, вы дальше не знаете, что делать, ведь у вас персональная ответственность за этот предмет».

Читайте также: История, интерактивы и дегустация. В Лиде открыли «Музей лідскага бровара»